Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. Он выигрывает премию, и это здорово ему помогает. Тогда я узнаю наверняка, что он из Аракатаки. Его статус растет. В семье у нас часто говорили: «Нет, ну представляете, Габито…», «Смотрите-ка, дела у Габито в гору идут, то-то радость!» — и все в таком духе. Габито у них стал примером. Все наши его так называли — Габито. Габито то, Габито это… Сколько они его помнят — еще с мальчишеской поры, — столько он для них Габито. Никто его не называл Габриэлем или, там, Габо — только Габито. Особенно те, кто с малолетства его знал.

САНТЬЯГО МУТИС. Ему несказанно везло с друзьями и с пристанищами. В Барранкилье у него был Альфонсо Фуэнмайор. В Париже — та мадам, владелица пансиона, ну и в Мехико нечто в том же роде повторилось.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Альваро Мутис рекламщиком был, во всяком случае долгое время в рекламе проработал. Как-то раз мы с ним пошли в одно рекламное агентство в Мехико, так все дамочки к нему кинулись и давай обнимать и целовать наперебой. Я ему говорю: «Ты, маэстро, заставляешь меня ревновать. Как ты их охмурил?» А он отвечает: «Слушай, маэстро, открою тебе один секрет. Главное — сумей убедить всех женщин в том, что ты всегда свободен и не прочь». У меня книга его есть, он в ней дарственную надпись написал: «Единственному моему другу, который, как я знаю, всегда свободен и не прочь». Я в Мехико жил, когда туда Габо приехал, и у меня сложилось впечатление, что он завязал с литературой — очень уж плотно он с киношной публикой сошелся.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Мутис свел его с писателями, издателями, газетчиками. И с кинематографистами тоже. Он с семейством Барбачано работал. Те выпускали еженедельный вестник и снимали кинофильмы. Там множество народа работало. Он познакомился с Карлосом Фуэнтесом, жаль, он вам уже ничего не расскажет.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Мы с моим мужем Хоми делали экспериментальное кино под названием «На пустом балконе». А снимали его в Мехико. И всякий раз, когда шел этот фильм — в обычном прокате его не показывали, а только в артхаусных клубах, — в зале мелькал Габо, но он прятался, чтобы нам на глаза не попасться. Но точно приходил и смотрел фильм. По-моему, он его двадцать тыщ раз посмотрел, не меньше. Ни одного случая не упускал увидеть. В этом фильме огромная масса народа отметилась. Там Хоми, он, собственно, фильм делал. И Эмилио Гарсиа Риэра. Хосе Луис Гонсалес де Леон. Хайме Муньос де Баэна. Диего де Меса. И Сальвадор Элисондо. Хуан Гарсиа Понсе. Томас Сеговиа. Так, кто еще? Это рассказы были, которые я написала, и их потом объединили. Мой муж режиссером выступил. Нет, Габо там не играл. Сальвадор Элисондо играл семинариста, а Джон Пейдж — священника. Габо ни на одну роль не взяли, не такое у него лицо, чтобы играть истинного испанца по рождению. У него внешность слишком экзотическая. Скулы великолепно вылепленные. Прекрасное лицо… невероятно прекрасное, но совсем не испанское. Торжественно-печальное лицо.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. С кино у него завязался в некотором роде кровосмесительный роман, пошедший ему во вред. На счету Габо нет ни одного значительного фильма. Как нет и ни одного написанного Габо выдающегося киносценария. А ведь идеи-то были великолепные. Потрясающие. Но Габо настолько литературен, что его литературу невозможно перенести на экран, разве что пришлось бы приложить руку кому-то особенному вроде Бергмана, который (как мне подумалось в определенный момент, только не помню в какой) собирался показать нам, как сам Господь дверь открывает. Нет? Значит, надо искать такого же необычного гения, сообразного гению Габо. Хотя, я думаю, это немножко… как бы сказать?.. перебор — требовать от Габо, чтобы он, будучи великим писателем, вдобавок заделался бы и великим кинематографистом.

КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Он никогда не хотел, чтобы «Сто лет одиночества» экранизировали. И по сей день его семья отклоняет любые предложения из глубокого уважения к его желанию, и так же, думаю, будет впредь. Но я действительно не понимаю, отчего так, разве что из-за невозможности передать другими художественными средствами всю блистательность этого текста, этого произведения искусства, и воплотить его в ином произведении. Немыслимо даже представить, что фильм может получиться столь же великолепным, как сама книга. И это к любой книге Гарсиа Маркеса относится. Впрочем, я сама часто настаивала на том, чтобы он соглашался на кинематографические предложения, — иногда по финансовым соображениям, а иногда потому, что в проекте участвовали люди, на которых можно положиться; но это факт: написанные в порыве вдохновения фразы крайне сложно воплотить в визуальный образ.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Я познакомился с ним, потому что был очень тесно связан с издательством «Эра». Это мексиканский издатель Габо. Там вышел его «Недобрый час» с примечанием автора о том, что он отказывается признавать авторство предыдущего, самого первого издания, удостоенного в Колумбии премии от нефтяной компании. Текст тогда причесали, перевели с колумбийского испанского на кастильский, и это невероятно его возмутило. Так что в «Эре» его издали с примечанием: «Вы держите в руках первое издание романа на испанском языке». То, другое, вышло на языке, который вроде и напоминал колумбийский, но по сути таковым не был, как не был и чисто кастильским. В то время я был женат на владелице «Эры», и она же являлась там директором. Каталонка. Неус Эспресате. У Габо имелся еще один очень хороший друг, Висенте Рохо. Рохо его в издательство «Эра» и привел. Там мы с Габо и познакомились, нас Рохо друг другу представил. Неус Эспресате с ним тоже познакомилась, и мы подружились. Виделись часто. Раз или два в неделю общались. И с Мерседес, его женой. И с ним. Очень хорошая, прочная дружба между нами завязалась.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. А-а, так это мы с Габито, он тогда уже в Мехико жил. Звонит мне в какой-то день Малыш Сепеда. К карнавалу, говорит, готовься. Мы собирались оторваться там по полной программе. Ну, а я-то в курсе, что у него всегда карманы деньгами набиты, потому как пивовары эти платили ему нехило. Он и говорит: «Денег у меня туча, есть что на карнавале спустить, ох и погуляем. От тебя требуется все это заснять, честь по чести. Мы с тобой кино документальное об этих чертовых карнавалах снимать будем, мы-то двое Барранкилью как родную знаем и то, как там празднуют. В общем, готовься». Хорошо, соглашаюсь, чтобы фильм получился, перво-наперво нужно… Он тут же в ответ: «Не боись, с этим у нас полный порядок». И звонит Панам е : «Пришли мне две сотни катушек шестнадцатимиллиметровки». Тогда ничего подобного, что сейчас есть, всякого такого цифрового, и в помине не было, только пленка — восьмимиллиметровая, шестнадцатимиллиметровая, ну, и еще тридцатипятимиллиметровка. «Пришли мне двести катушек». И мне говорит: «Не бери в голову, с тебя за это денег не попросят». В общем, двести катушек этой пленки нам обломились. Грузовик от пивоварни. «Я уже и грузовик зарядил. Со всем, что нам пригодится. В три утра за тобой заеду» (это потому, что гулянья карнавальные часа в три-четыре утра начинаются). Мы свое дело сделали: я снимал, Альваро у меня под боком ром попивал, и Габито после нас поработал. Материал, что я наснимал, Альваро в Мехико отправил на проявку, а Габито там все смонтировал. Недавно показали они мне фильм этот. Текст закадровый читает тот деятель с радио, который помер. Как его? Маркос Перес. Фильм вышел. А в титрах значится: съемки Габриэля Гарсиа Маркеса, монтаж Альваро Сепеды. Энрике Скопель вообще нигде не упоминается. Такая же история и с «Синим лангустом».