Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Когда я решил уехать из Венесуэлы и вернуться в Колумбию, мною руководило желание целиком и полностью погрузиться в политическую деятельность, я тогда был впечатлен и вдохновлен потрясающим опытом кубинцев.

Габо собирался переехать в Мексику и там продолжить писать.

Мы распрощались вечером на пороге его дома в каракасском районе Бернардино, в уверенности, что наше общее венесуэльское житье-бытье подходит к концу.

Мы не знали тогда, что меньше чем через месяц судьба снова сведет нас в Боготе. И все благодаря Кубе.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. В один прекрасный день в Боготе объявляется некий мексиканец. Габо так никогда не говорил о нем, потому что, мол, важнее говорить, что тот приехавший был партизаном. Этим он себе имидж улучшает. А в действительности вот что случилось: является один знакомый мексиканец — я же в Мексике пять годков прожил — и звонит мне. Из отеля «Текендама» звонит, а я ему говорю: «Нет, брат, так не пойдет, давай-ка у меня остановись». Я тогда холостяком жил. Значит, привожу я его к себе домой и замечаю, что чувак этот, Слим Родригес его звали, саквояжик свой из рук не выпускает. Даже в туалет с собой берет. Я, грешным делом, решил, что у него там роман. В самом деле, кто ж оставит свой роман валяться где ни попадя? И говорю ему: «Слушай, чего ты в этот чертов саквояж вцепился? Положи ты его уже». А он: «Не могу, деньги у меня там». (Прикидываете? Деньги он привез. Деньги!) А требовались они ему на создание Пренса Латина [66]. И сумма при нем была очень большая, это сейчас она кажется смешной, а по тем временам — огромная. Десять тысяч долларов. «Ух ты! И на кой тебе столько деньжищ?» — «Хочу учредить здесь Пренса Латина, а ты станешь там первым управляющим». Я ему сказал, что я не журналист и не управленец. «Да, но ты здесь единственный, кого я знаю. Доверие у меня только к тебе одному, значит, тебе и быть первым управляющим». Вот так и закрутил я это дело с Пренса Латина. Потом уже встретился с Фиделем и заявляю ему: «Вам, камрады, следовало бы памятник мне поставить, потому как я основатель». Фидель решил, что это забавно. Дальше звоню я этим двоим перцам [Плинио и Габо] и говорю: «Слушайте, дельце тут одно для вас двоих, как раз по вашей части. Но не для меня. Как мне быть?» Вот тогда они оба и стали на Пренса Латина работать.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Я позвонил в Каракас: «Слушай, Габо, тут кое-что важное происходит, но это не телефонный разговор. Приезжай-ка ты в Боготу. Речь о пресс-бюро, я тебе о нем все расскажу… а мы с тобой там боссами будем».

Это я уже на манер того мексиканца выражаться начал.

Проходит четыре-пять дней, и Габо с Мерседес выходят из самолета. Мерседес беременная.

РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Этот Кастро, он прямо до смерти его любит.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Конечно, тот период приобретает драматический оттенок, если смотреть на него через призму прошедших лет, особенно когда задумываешься о том, какие новые смыслы породила Кубинская революция, ее иллюзии, теоретические построения, которыми она обрастала (Режи Дебре и эта его злосчастная «теория фокизма» [67]), как все это повлияло на судьбы множества людей, соприкасавшиеся с нашими судьбами.

Но если оставить в стороне все политические бурления того времени, мы вели очень упорядоченную и легкую жизнь, ограниченную выпуском ежедневных новостей и сосредоточенную главным образом в квартире Габо и Мерседес, где я, в те поры еще холостой, был постоянным гостем: за завтраком, обедом и ужином.

Мы с Габо обзавелись одинаковыми голубыми плащами-дождевиками и, когда появлялись вместе (везде — в редакционных, в кафе, в домах общих друзей), выглядели как близнецы, одетые одной мамашей.

Иногда Габо по вечерам оставался дома (со своей несравненной дисциплинированностью он тогда работал над окончательным вариантом «Недоброго часа»), и я водил Мерседес в кино.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Потом они поехали работать на Кубу.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Тем не менее всякий раз, когда я возвращался в Гавану (Гарсиа Маркес приедет туда позже), я замечал, что засилье партийцев увеличивалось, они все больше вмешивались в редакционные дела, и разделение между ними и остальными репортерами агентства выпячивалось все сильнее.

Партийцы начали устраивать мутные идеологические собрания, и с их подачи в кулуарах все активнее обсуждалась идея коллективного руководства агентством Пренса Латина.

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Время от времени в Барранкилье объявлялся какой-то коммунист из Пренса Латина.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Появление в Боготе некоего Хосе Луиса Переса в качестве уполномоченного посланца агентства стало для нас с Гарсиа Маркесом первым тревожным звоночком.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Потом Габо уезжает в Нью-Йорк.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Габо вернулся в Гавану после нескольких недель практической подготовки. Вместо Монреаля его собирались отправить в Нью-Йорк. Он буквально бурлил переполнявшими его новостями…

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Контрреволюционеры-эмигранты, гусанос, повадились звонить ему с угрозами. А у Габо был сын новорожденный, и да, Габо сильно напугался тогда.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. На случай нападения Габо, когда работал, всегда держал под рукой железный прут.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Плинио уволился из агентства.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Мерседес повернулась ко мне с улыбкой, а малыш — она его придерживала — возле нее прыгал: «Так что, кум, захватили-таки красные Пренсу?» — «Захватили, кума, ох захватили».

Когда я ей сказал, что увольняюсь, она, как всегда невозмутимая и спокойная, обронила: «Габито уже написал заявление. Но дожидался твоего возвращения, чтобы отослать его».

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. В Мехико он добирается наземным путем. И впечатление у него, будто все это он уже видел, потому что «Палая листва» — очень в духе Фолкнера. Его романа «Когда я умирала». Он знает истинного Фолкнера. Видит его в его образах. И уже понимает, что духовно Фолкнер ему как брат-близнец. Думаю, Фолкнер сильнее всего воздействовал на него в плане литературной техники, поскольку потом уже он сочиняет целый мир. Сложно сказать, пошл о ли это во благо литературе или навредило ей, ведь Габо очень хорош, а вот подражатели его совсем никудышные.

ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. И теперь Габо намерен наконец осуществить свой давнишний, хотя и вечно откладываемый замысел — перебраться на жительство в Мехико. Без денег это предприятие было столь же безумным, как и то, давнишнее, когда он решил остаться на житье в Париже, не имея гроша за душой.

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Думается, в этом причина его великого восхищения Фолкнером, ведь Фолкнер, не прибегая к средствам магического реализма, тем не менее умудрился мысленно увидеть и создать целый мир, даже вселенную, на основе реалий окружающей действительности, то бишь штата Миссисипи, перелицованного им в его собственный вымышленный мир под названием Йокнапатофа. А его Макондо — это эквивалент Йокнапатофы. На мой взгляд, это важный вклад Фолкнера в то, как Габо понимает смысл литературного творчества.