Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Это факт, ему нравилось фильмы делать, он так мне и сказал: «Слушай, это же единственное, чему я научился, верно?» Вы же помните, он изучал кинематографию в «Чентро спериментале ди чинематографиа де Рома».

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Думающая публика в Мексике, в Латинской Америке и в Испании уже знала его как писателя, но знаменитым он не был. Знали его и мы, мальчишки-переростки, те, которые потом стали что-то из себя представлять, но все же оставались самыми обычными и ничем особо не выделялись. Мы были его друзьями. Так вот, Висенте Рохо приводит его в «Эру», в издательство, где я тогда редактором работал. И «Эра» публикует все его книги — и колумбийские, и новые, написанные в Париже и Мехико. Мы тесно общались, завтракали вместе, обедали, разговаривали, напивались допьяна, и так месяцы напролет.

КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. В 1965-м — это год, когда я продала права на первую серию его рассказов, — я в первый раз с ним встретилась лично в свой приезд в Мехико; я приехала после Вашингтона, куда впервые ездила со своим мужем Луисом, и мы побывали в Мехико, где познакомились с Габо и с Мерседес. Чудесная встреча получилась, и с тех пор наши отношения только укреплялись. Та моя первая поездка в Соединенные Штаты стала для меня потрясающим открытием и положила начало всему тому, что теперь является моей профессиональной жизнью, и даже сегодня я подпишусь под одной фразой, которая целиком и полностью характеризует и подытоживает то путешествие: «Америка — это моя судьба».

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Это было в нашу с ним третью встречу. Мы тогда ходили на ужин к Альваро Мутису; к тому моменту он еще не женился на Кармен. И Кармен в тот раз готовила рис по-каталонски; мы ушли с одного мероприятия и небольшой компанией отправились домой к Мутису — поесть того риса по-каталонски. Так получилось, что Габриэль оказался рядом со мной, он заговорил и никак не мог остановиться, все говорил, говорил, говорил. Со всеми говорил.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Он держался просто, но настороженно, как будто все время защититься хотел. Никак по нему не скажешь, что он писатель. Он нисколько не заносился. Не пересыпал речь литературными красивостями и мудреными словечками, а изъяснялся понятно, как обычный человек. В сущности, он нарочно изображал из себя этакую безыскусную простоту, чем обезоруживал педантов и блюстителей правил.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Когда мы пришли домой к Альваро, в маленькую квартирку, все его уже наслушались, но он все равно ходил, ходил взад-вперед и говорил без умолку. А меня так тронуло все то, о чем он рассказывал, что я специально возле него держалась. И попросила: «Рассказывай дальше, что там было. Что потом происходило?» Остальные куда-то делись, я одна с ним осталась, и он мне все и рассказал, все содержание «Ста лет одиночества». Совсем не так он мне рассказывал, как после написал, однако уже тогда… Помню, например, говорил, как у него католический священник левитирует, и я ему верю, ну вот верю, что так и было, ни капельки не сомневаюсь. Так он живо это описывал, так убедительно, что я даже заметила: «В самом деле, отчего бы святому отцу не левитировать?» И еще добавила: «Если ты все это пишешь, значит, ты Библию написал, понимаешь, тебе по силам написать Библию». Он у меня спросил: «Как тебе, понравилось?» И я ответила: «Это восхитительно». А он: «Значит, тебе и посвящу». А я: «Что ты, не надо, пожалуйста, чего ради мне посвящать!» Думаю, он увидел, какая я святая простота, и тут же сказал: «Вот этой дурочке и посвящу».

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Я хорошо помню ту знаменитую рекламу, которую придумал Габо. Была такая торговая марка — «Калмекс». Сокращенно от Калифорнии и Мексики, они консервы рыбные выпускали и прочее подобное. Габо придумал нечто вроде: «Если вы не ждете гостей, а к вам без предупреждения заявляется свекровь или кто-то еще, — „Калмекс“, сеньора, „Калмекс“ [71]». Очень остроумные штуки придумывать умел.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. От Мутиса потом Хоми, Мерседес, Габриэль и я ехали домой на машине, Хоми был за рулем… И тут Габриэль спрашивает у Мерседес: «Как считаешь, здорово я придумал посвятить свой следующий роман Марии Луисе?» А Мерседес ему: «Ну, конечно». — «А ты, Хоми, что думаешь, стоящая идея?» — «Да, конечно». Вот так все, собственно, и получилось…

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Да, думаю, они стали большими друзьями. И с посвящением чудесно получилось, красивый жест. Хоми Гарсиа Аскоту и Марии Луисе Элио. Обворожительная она красавица, умница, чуткая, очень восприимчивая, с мужем вместе фильмы делала. Хоми был обаятельным, видным, статным красавцем-мужчиной, на мотоцикле гонял. Я руководил журналом, его Автономный госуниверситет Мексики [72]издавал, и Хоми частенько заезжал ко мне статью передать, всегда на мотоцикле своем неизменном. Мария Луиса — очень яркая личность, большая интеллектуалка, смело мыслящая, как свое мнение выскажет, так всегда в самую точку попадает; я к тому, что очень заслуженное это посвящение. Она женщина разносторонне одаренная. Красивая, привлекательная. Одевалась с большим шиком. Дружила с лучшими людьми, жившими тогда в Мехико и в других местах. Где ни появится, везде к ней общее внимание приковано, все на нее смотрят, любуются, благодаря ее красоте и таланту. Очень тепло она к Гарсиа Маркесу относилась, привечала, и он в долгу не остался, книгу ей посвятил.

КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Я торжествовала, когда сумела выбить для него контракт на пять книг в Соединенных Штатах. Сейчас уже не вспомню, но, кажется, ему аванс в размере тысячи долларов причитался, но, когда я с видом триумфатора показала тот контракт Габриэлю Гарсиа Маркесу, он отпустил одну достопамятную реплику: «Дерьмовый это контракт». Знаете, совсем недавно, когда его не стало, я в связи с его уходом давала интервью перуанскому телевидению, и ведущий программы спросил, правдива ли та история с его реакцией на контракт. Точнее, он так вопрос поставил: «Что вы теперь скажете о тех его словах?» И я ответила: «В тот момент я сочла его высокомерным, но теперь, по прошествии стольких лет, накопив большой опыт общения с выдающимися высокочтимыми писателями, я прихожу к мысли: высокочтимый писатель первым осознает, что он достоин почитания, и его законное право — рассчитывать на почитание». Я уже не думаю, что он повел себя высокомерно; его ответ был вполне уместным и абсолютно отвечал масштабу литературного замысла, который он уже тогда воплощал.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Габо заявил: «Мне придется на год оставить работу, и зарабатывать я не буду. А ты уж сама посмотри, как наши дела устроить». Это он Мерседес сказал. «Посмотрим, как ты с этим справишься, но учти, целый год я не работаю». И Мерседес все устроила наилучшим образом.