Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

В редакторы Хуан прочил Плинио Мендосу, я с ним не была знакома. Плинио работал в колумбийском посольстве в Париже, то есть уже находился в Париже, а помимо того, Плинио — человек очень дотошный, пунктуальный, в этой их колумбийской, боготанской манере, похожий на английского денди. Хуан считал Плинио превосходным человеком. По замыслу Хуана, в том году мы должны были подготовить четыре выпуска. Плинио составил список кандидатов из числа писателей, а окончательное решение — включать ли их в журнал — оставил за комитетом. Я состояла в том комитете. Одного писателя мы не утвердили по причине его праворадикальных взглядов. Если я правильно помню, то был Гильермо Кабрера Инфанте. Да, Кабрера Инфанте. Но в списке значились двое, чье присутствие в журнале Плинио назвал обязательным. Габо и Октавио Пас. Если мы заполучим эти две ярчайшие звезды, то и остальные нам обеспечены. Это правда. Вслед за ними пришли Варгас Льоса и Кортасар, тот в Париже жил. Женщин мало было. Из женщин только Кларибель Алегриа помню.

Начиналось все как по маслу. Плинио неофициально попросил намеченных писателей прислать свои эссе, как раз тогда я с Габо и познакомилась. Для меня он являлся великим автором романа «Сто лет одиночества», вышедшего в издательстве «Сёй». По-моему, это Северо Сардуй [96]свел его с издателем, и роман был переведен; ну, словом, меня очень взволновало знакомство с ним.

Плинио приводил ко мне писателей. На первых порах я отдала им под редакцию гостиную в моей квартире на улице Бак. Это уже потом мы перебрались на улицу Бьевр. А поскольку в те времена мы не имели такого доступа к изображениям людей, я не представляла себе, как выглядит Гарсиа Маркес. Помню, когда впервые увидела его, он показался мне помесью ежа и плюшевого медвежонка. Варгас Льоса и Кортасар — те всегда безукоризненно выглядели. А он — нет. Ничего общего с писателями, которых я знала, похожими на Билла Стайрона. Он не соответствовал образу великого писателя, не соответствовал моим ожиданиям. К тому же я с первого взгляда поняла, что он невероятно застенчив. Помню, в первую нашу беседу он держался очень скованно, я сказала бы, даже настороженно. И всем своим видом будто спрашивал Плинио: «Что это вообще за женщина? Куда ты меня притащил?» Не знаю, по мне, он не был излишне общителен. Никогда не слыл явным экстравертом, и я неизменно чувствовала в нем изрядную долю робости. В нем ощущалась противоречивость, словно ему неуютно на своем месте, и в то же время проступало в нем гигантское эго: он прекрасно осознавал, кем теперь стал как писатель. Так что да, натура весьма и весьма противоречивая. С ним никогда не почувствуешь себя совершенно непринужденно. Требуется выписывать зигзаги, чтобы ненароком не задеть чувствительных для него мест, проявлять великий такт и осторожность, чтобы не ранить его скрытых чувств, которые где-то внутри кипели, хотя он их и не показывал. Вот уж поистине — одиночество и компания. Личность-одиночка, при этом с четким осознанием своей значимости и одновременно с сильной потребностью в друзьях, в нежности и в восхищении.

МАУРИЦИО МОНТЬЕЛЬ. В середине 1980-х, когда Гарсиа Маркес решил открыть в Мехико книжный магазин «Камбио», меня взяли заведовать отделом культуры. Мы с ним несколько раз выходили вместе пообедать, и он ни разу не позволил мне уплатить по счету. Однажды я пригрозил ему: мол, если он не дает мне платить за обед, то я больше не буду составлять ему компанию. А он говорит: ладно. И сам выбирает ресторан, куда пойти обедать. Под конец, когда мы закруглились со своей едой, приносят счет. Он проворно выхватывает его у меня из рук. И говорит: «Ну, послушай, пока мы тут с тобой ели-пили, у меня тысяча экземпляров „Ста лет одиночества“ продалась. А сколько книг продал ты?»

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Хорошо помню, как отвернулся от Габито из-за того, что он Малыша и меня лизоблюдами Санто-Доминго обозвал и прочими обидными словами. Но вот что я хочу вам сказать: Габо — хороший человек; племяшка моя не так давно случайно встретила его в самолете, подошла к нему поздороваться и упомянула, что она мне племянницей приходится, так Габо ее позвал составить ему компанию в первом классе.

ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Бесчисленные житейские ситуации, какие-нибудь совпадения его страшно тревожили. Очень, очень сильно. Он безумно нервничал. Эти фобии и страхи у него проявлялись по поводу многих вещей. Например, он не желал останавливаться в доме, где кто-то скончался. И даже крохотного шанса не было, что он на такое согласится.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Не знаю, в курсе ли вы, что означает слово pava ? C pava все очень сложно обстоит… В Венесуэле умники-интеллектуалы изобрели выражение: «Это, друг мой, истинно pavoso »; тогда венесуэльцы на нефти разбогатели, и, само собой, богатство тех нуворишей означало, что они не чурались вещей, поступков самого скверного пошиба. Вот интеллигенция и хотела этим выражением остеречь себя от всего, что pavoso — то есть дурно пахнет.

Знаете, что считается верхом pava ? Когда в бокал какую-то дрянь плеснут. Так вот, у pava имеются две коннотации. Это то, что мы здесь называем lobo . Колумбийское lobo , боготанское lobo имеет налет классовой спеси. Слово lobo очень ученое, заумное, это связано с его корнями — здесь у нас всегда просвещенная буржуазия водилась. Это словечко происходит от lupanar — дешевых римских борделей для самой черни. И потому loberia означает иметь дело с дешевыми шлюхами, которых тебе мадам предлагает. Когда в высшем обществе этой темы касаются, предпочитают девок называть любовницами, и это звучит вполне себе пристойно. А вот обозвать девушку loba — значит унизить ее, выразить ей презрение. Ясно же, что вкус у loba вульгарный, под стать ее образованию, классу, к которому она принадлежит, это то, что становится lobo . На Кубе в таких случаях говорят picúo (то есть пошлый, вульгарный). А в Мексике… как же это оно? Я знаю это слово, дети мои мне его называли, только я запамятовал. Еще каким-то боком к индейцам относится… Naco . Ну так о чем это я? Да, Габо писал о pava . В венесуэльском понимании это вроде дурного предзнаменования, того, что предвещает плохое, беду может накликать; вот это pava и есть. Некоторые его персонажи отмечены этой pava . И он в своей обыденной жизни очень в pava верит, в суеверия то есть. Чем дальше, тем больше смерти страшится и значение придает глупостям всяким, которые и всерьез-то стыдно воспринимать. Например, насчет соли и прочих недобрых предзнаменований. Во все подобное верит.