Сол Слэш Хадсон - Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове [litres]

На следующее утро его нашли мертвым на диване в своем номере. Он скончался от тяжелой пневмонии. Когда мне позвонили и сообщили это, момент был сюрреалистический. «Я же виделся с ним несколько часов назад!» – воскликнул я. Я брал с Бернарда пример и как с музыканта, и как с человека. Он был самым крутым, самым добрым и мягким парнем на свете. Он был хорошим другом, взял меня к себе под крыло во время этого турне, а это было очень круто, учитывая, что я был чужим в чужой стране. Мне удалось поиграть со всеми этими опытными музыкантами, а ведь Бернард не многое знал обо мне и моей музыке. В той поездке он ничуть не казался больным и выглядел совершенно нормально. Он просто тихо умер во сне. Для Нила это стало огромным потрясением, потому что Бернард был его партнером по работе и самым близким другом, и тогда они только возобновили общение после долгого разрыва. Они только что собрали группу и имели кучу планов – хотели записать альбом и начать новый этап. Нил испытал потрясение. Да и все тоже: мы расстались в Японии, а в следующий раз увиделись уже на похоронах Бернарда в Коннектикуте.

Я продолжал находить вдохновение в проектах за пределами привычного, одним из которых стал саундтрек к фильму «Запекшаяся кровь», который продюсировал Квентин Тарантино. Когда компания «Мирамакс» попросила меня этим заняться, я тут же согласился, будучи его большим поклонником. Фильм отличный. Он о бригаде уборщиков, которая чистит место преступления после того, как там закончат работать криминалисты. Они понимают, что постоянно убирают за серийным убийцей, охотившимся на богатых женщин, и одна девушка – очень милая – увлекается работой убийцы и начинает вести альбом. С этого момента сюжет становится еще интереснее.

Я познакомился с Квентином, он рассказал мне все о фильме, и я начал писать музыку. Меня очень вдохновляли главная героиня фильма Габриэлла и актриса, которая исполняла ее роль, – Анджела Джонс. Анджела выглядит как латиноамериканка, но она белая девушка из Питтсбурга, и я влюбился в нее в тот момент, как увидел в «Криминальном чтиве»: она играла таксистку, которая везет Брюса Уиллиса в отель после драки. Я часами писал музыку: инструментальную, полностью акустическую, эклектичную и с мотивами фламенко. Инструментальный материал я записал с Джедом Лейбером, замечательным инженером из Лос-Анджелеса, которого уже знал.

Потом я полетел в Нью-Йорк, где Найл Роджерс записал электрическую версию нескольких треков. Затем мы с ним полетели в Испанию, и Марта Санчес, испанская звезда, записала с нами вокал. Она настоящая испанская Мадонна, и мне стало ясно, что Найл потратил на ее запись столько денег только ради того, чтобы побыть с ней. Меня это вполне устраивало, ведь я прекрасно провел время в Мадриде. Марта водила нас по всяким подпольным барам в подвалах и старых винных погребах глубоко под землей. В каждом из них играли лучшие гитаристы фламенко, и я многому научился, играя с ними.

Я приехал в Майами на вечеринку по случаю окончания съемок фильма и подружился с Квентином, Анджелой и другими ребятами. Мы с Анджелой начали встречаться еще в Лос-Анджелесе, и продолжалось это несколько месяцев. В основном мы занимались этим у нее в машине. Мы встречались в ресторане, а потом шли в машину. Либо болтали по телефону, потом встречались и шли в машину.

Я по-прежнему играл всякий раз, когда представлялась возможность, думая о том, что делать дальше. Заняться все равно было чем: пока я развлекался с девочками, мой брак разваливался. Это не было неожиданностью: даже когда я находился в Лос-Анджелесе, я почти не жил дома. А теперь, когда я перестал думать только о Guns N’ Roses, я думал только о том, что делать дальше.

На гастроли я никогда не брал с собой Рене и не хранил ей верность. Вместе мы ездили в Ирландию навестить Ронни Вуда и его семью. Были моменты в моей жизни с Рене, которые я ценил. Она была начинающей актрисой, и я уважал ее работу, но в то же время она работала без передышки, а карьера не двигалась в том направлении, в каком ей хотелось. Думаю, ее это очень расстраивало, потому что я карьеру уже сделал. Я успел оставить свой след. Все это не имело для Рене значения – по крайней мере, мне так казалось, – потому что ни группы вроде нашей, ни подобная музыка ее не интересовали. Если подумать, она, похоже, даже не понимала, насколько круто то, чем мы занимаемся. Наверное, она считала все это ребячеством.

Когда наши отношения стали рушиться, Рене начала тусоваться с самыми отмороженными голливудскими актерами низшего эшелона, которые слишком много развлекались. А я занимался своими делами, совершенно забыв о семейных обязательствах.

Когда страховая компания заплатила мне за дом, пострадавший от землетрясения, мы купили новый в Беверли-Хиллз на Роксбери-драйв. Это был большой дорогой дом в испанском стиле, построенный в 1920-х годах, который у прошлого владельца за долги забрали кредиторы. Кроме того, там имелся подвал, что редко встречается в Лос-Анджелесе. У этого дома определенно была своя собственная аура. Он выглядел довольно потертым, а в подвале на потолке висел большой диско-шар. Я в него сразу влюбился. На третьем этаже, рядом с хозяйской спальней, находилась еще одна комната, абсолютно белая, которая, похоже, служила фотолабораторией: там были длинные глубокие ящики для хранения фотографий, и на каждом тисненый черно-белый ярлык с женскими именами, например, «Кэнди», «Моника» и «Мишель».

Мы сразу же его купили. Меня взволновала мысль, что там, похоже, проходили не совсем законные фотосессии, и я могу только представить, какие вечеринки устраивали в том подвале. Для меня имело значение только то, что там вообще был подвал – идеальное место для студии звукозаписи. Я сразу же приступил к работе и впервые начал сорить деньгами, когда мне чего-то хотелось. Я полюбил деньги и стал с ними играть. Я позволял Рене делать с домом все, что ей хочется, и мы слили на него огромную кучу денег. Дом на Роксбери был великолепен – там была студия звукозаписи, много комнат, «Ягер» и «Гиннесс» на разлив, автоматы для игры в пинбол и аркадные игры, бильярдный стол и т. д. Он находился в хорошем районе Беверли-Хиллз, но все это ничего для меня не значило, поэтому я не был по-настоящему счастлив. Я собирал вторую версию группы Snakepit и при этом выпивал ужасное количество алкоголя, а еще баловался героином, кокаином и экстази. Я чувствовал себя опустошенным и потерянным. Рене любила этот дом, но я редко спал в нем, зато невероятное количество времени спал где попало.

Большую часть времени я проводил в отеле «Сансет Маркиз», убегая от всего на свете. После ухода из Guns N’ Roses я оказался в абсолютной невесомости; стал прожигать время и деньги у бассейна отеля, бегать за девочками, пить в баре днями напролет и отстраняться, насколько это возможно, от всего, что казалось мне неприятным. Если у Джона Леннона был потерянный уик-энд, то у меня наступил потерянный год.