Рудольф Фукс - Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие

Кончилось тем, что Витя переехал в «Кисмет» и поселился в полуподвале, где были оборудованы жилые помещения. Ради шутки мы начали сочинять и записывать всякие хулиганские «музыкальные сувениры». В пику Вилли Токареву я придумал ему псевдоним — Виктор Слесарев, и понеслось… Сначала сделали две кассеты: «Мат по-белому» и «Мат по-черному». Смотрю, людям нравится. Тогда я придумал Вите легенду, что он радист с советской подлодки, которым выстрелили торпедой прямо на брайтонский пляж. Народ поверил, стали раскупать пленки. Со мной он выпустил пять кассет: кроме первых двух, были «Мат-перемат», «Нэп на Брайтоне» и «Неспетый Высоцкий». Потом Слесарев неожиданно крепко запил, а когда «пике» кончилось, вернулся в семью и начал записываться самостоятельно. Долгие годы я ничего не знал о нем. Ходили слухи, что он умер. Но недавно выяснилось, что Виктор жив-здоров, только больше не поет блат, а, напротив, ударился в религию и пишет какие-то философские статьи, стихи…

Помимо своих проектов, я выпускал готовый материал самых разных исполнителей. В их числе пластинки талантливого барда Геннадия Браймана «Колокола», отличный диск эмигранта из Финляндии Евгения Гузеева под названием «Трамвайный вальс», «Песни русских студентов» Бориса Валехо и авторский сборник «Эхо войны» Александра Алона из Израиля. С последним произошла трагическая история. Будучи в Нью-Йорке, Саша заглянул в гости к своей знакомой, довольно состоятельной даме. В разгар вечеринки в квартире случился бандитский налет. Грабители связали всех и принялись обчищать хозяйские закрома. Однако Алон не растерялся, сумел освободиться от пут и в тот момент, когда гангстеры уходили с награбленным, бросился им вдогонку. Он выскочил за порог и тут же получил удар ножом в сердце…

«Кисмет» не был монополистом на рынке русской музыки, и у него, конечно, были конкуренты. Одним из них являлся Евгений Конев, основатель IRS Record company , который попил немало моей крови. У него была прямо-таки идея фикс вытеснить «Кисмет» с рынка. В Москве он работал гаишником и, видимо, благодаря связям в органах ему в отличие от меня удалось вывезти в Штаты большое количество записей.

Основным источником дохода от распространения пластинок и кассет была их рассылка по всему миру. В «Новом русском слове» и я, и мой конкурент размещали рекламу своих каталогов, по которым каждый читатель мог выбрать свою любимую музыку. Конев начал строить козни и добился своего: мне здорово подняли расценки на рекламу. Этим соперник не ограничился — снял помещение под магазин рядом со мной, пришел и сказал: «Всё, Рувим, теперь тебе мат…» Но его планам не суждено было сбыться. Несмотря на все происки, ход конем Коневу не удался — «Кисмет» устоял. А сам он, насколько я знаю, сейчас трудится дворником в Нью-Джерси.

Спровоцированное же Коневым охлаждение в отношениях с «НРС» заставило меня искать другие площадки для публикаций. На страницах «Панорамы» [31] Еженедельная газета на русском языке. Выходит в Лос-Анджелесе с 1980 года. была опубликована серия моих статей, посвященных Юлу Бриннеру. Информация, озвученная в них, была по-настоящему эксклюзивной и слегка «желтоватой». Дело в том, что писал я их по мотивам воспоминаний личного массажиста Бриннера. Материалы вызвали бурную полемику, но, будь в ту пору жив сам Юл, думаю, мне пришлось бы несладко.

Эмигрантский виниловый альбом «Трамвайный вальс», изданный совместно с Рудольфом Соловьевым (Фуксом), появился на свет в США в конце восьмидесятых. Случилось это незадолго до двух революционных событий: развала СССР и прихода лазера на смену винилу. Диск широкого распространения не получил отчасти по этим двум причинам, а отчасти потому что я — автор, исполнитель, а также авантюрист в области звукозаписи и аранжировки — этот первый блин посчитал комом. Хотя это мое субъективное мнение.

В детстве мне посчастливилось слышать магнитофонные записи Петра Лещенко, Вертинского и, возможно, еще каких-то эмигрантов. Кроме того, эмигрантские и дореволюционные песенки напевались, передавались от одного другому, то есть существовали сами по себе без магнитофонов и проигрывателей. Дети подслушивали что-то у взрослых, потом во дворах напевали друг другу полюбившиеся блатные песенки, песни анархистов периода Гражданской войны (особенно модным был «Цыпленок жареный»), эмигрантские, одесские и еврейские куплеты и песни. Напевались также переведенные на русский язык западные шлягеры типа «Он влюблен был в ножку маленькой блондинки — машинистки Полли с фирмы “Джеймс Дуглас”» и прочие кабацкие, портовые песни. Эти песенки, наверно, и по сей день влияют на мое творчество.

Позже, в начале 70-х годов, услышанные на кассетах концерты Аркадия Северного по каким-то схожим признакам я тоже посчитал эмигрантскими. Там был оркестр, скрипочка, байки, гости, разговоры. Что-то из Вертинского, и аргентинское танго в веселой одесской интерпретации, и потрясающая институтка — фея из бара, и старый добрый Йозеф, а также множество настоящих так называемых блатных, но в общем-то со вкусом подобранных песенок. И звучало всё это, на мой неопытный слух, явно не по-советски: мерещился эмигрантский Париж, Сан-Франциско с его притонами, может быть, Шанхай или Буэнос-Айрес. Однако очень быстро прояснилось, что концерты его записаны не за рубежом, а где-то рядом, и сам король Аркаша вовсе не из Шанхая, а трудится тут же, под боком, в городе Ленина. О том, кто стоит за этими записями, никто из моих знакомых, правда, не имел понятия. Я к тому времени пытался делать свою музыку, рвался сочинять и петь баллады, ориентировался на Запад. В Финляндии, куда приехал в 1983 году, из меня полезли своеобразные иронические и веселые, безыдейные, весьма далекие от «Битлз» или «Прокол Харум», песенки, навеянные оставленной в прошлом несуразной, но по-своему богатой бытом, людьми жизни в СССР. Появилось их около сорока. Писал стишки на работе, когда было свободное время. Приходил домой, брал гитару и лепил на слова музыку. Смешно получалось только с простыми мелодиями, поэтому я не изощрялся в композиции, не сочинял, а брал всё, что можно, из воздуха. Впрочем, позже снова стали появляться баллады. Без всякого опыта, «на глазок», с перегрузками и прочими ошибками, я по вечерам стал записывать свое творчество на кассеты. Позже к песенкам и балладам добавились еще и романсы, и я стал под настроение делать всё, что нравится, — простое, сложное, грустное и веселое. Так продолжаю и по сей день.