Фрэнси Эпштейн - Война Фрэнси

В ночь перед абортом мама Джо умерла от сердечного приступа. Несмотря на это, он пошел со мной к врачу и до последнего уговаривал меня отказаться от операции. Когда все закончилось, меня посадили в машину друга и отвезли домой, где Mutti непрестанно суетилась и круглосуточно измеряла мне температуру. Джо был потрясен тем, что произошло, а я так глубоко погрузилась в себя, что не поняла, какую травму это ему нанесло. Мы со свекровью никогда особенно не любили друг друга. Она не одобряла выбор Джо, потому что я больше интересовалась ателье, а не рубашками и стряпней для него. И я не могла простить той глупости, из-за которой мои родители попали в руки гестапо. Ради приличия через два дня я пришла на ее похороны. Я выглядела настолько больной и измученной, что все были удивлены, как близко к сердцу я приняла ее кончину.

Жизнь немного наладилась, и год — вдали от тревожных слухов из столицы — прошел спокойно.

Родители и Томми подолгу гуляли до городской черты — евреям больше не разрешалось выходить за нее. Отец и Джо играли в шахматы и постоянно обновляли флажки на военной карте. К реке нам пока разрешалось ходить, и тем летом мы часто купались. Еще оставалось одно кафе для евреев, где в субботу днем играл небольшой эстрадный оркестр и можно было потанцевать.

Худо-бедно мы привыкли к ограничениям. Новый, 1941 год мы встретили с нашими соседями-евреями, двумя молодыми парами, все еще живущими в своих домах, и пили за скорое окончание войны.

Ночные походы в гости были редкими и довольно опасными, потому что наискосок от нашего дома жил немец-коллаборационист из Судетской области по фамилии Лахман, который почти не отрываясь следил за нами и записывал все, что делают четыре еврейские семьи, живущие на нашей улице.

Из-за комендантского часа нам пришлось ждать наступления темноты, а потом, чтобы не привлечь его внимания, идти по улице в тапочках. Этот самопровозглашенный караульный наблюдал за нами денно и нощно. Он следил за тем, покупаем ли мы продукты в местной бакалейной лавке строго в отведенные для евреев часы. Особенно его раздражало то, что у нас есть щенок, и он постоянно намекал всем соседям, что следует запретить евреям держать собак для собственного удовольствия.

В октябре 1941 года до нас дошли слухи о первых депортациях евреев. Самые богатые семьи были схвачены и высланы в Лодзь, оккупированную Польшу. Вскоре стало известно, что с ними все в порядке, и, если не считать неудобств проживания, это не показалось нам чем-то страшным. А для оставшихся в Праге евреев это мало чем отличалось от насильственного переселения нацистами в бывшие гетто, где на семью отводили одну комнату. Забытые в захолустье Баррандова, мы все еще были в безопасности. Но еврейские домохозяйки на всякий случай начали печь печенье, запасаться сахаром и маслом. Все принялись перекрашивать простыни и наволочки в темные цвета, чтобы в неопределенном будущем сэкономить на мыле.

По спекулятивной цене мы купили себе большие вещевые мешки и рюкзаки, в которые за сутки при необходимости можно упаковать все необходимое. Каждый раз, когда кто-то из нас выходил из дома, мы брали с собой сверток, куда аккуратно было завернуто что-то ценное — фарфоровая чашка, небольшой коврик или картина, вынутая из рамы. Все это отдавалось на хранение надежному другу-христианину. Мы с Джо вынесли из дома всю библиотеку, книгу за книгой.

Это занимало нас и не давало слишком глубоко задумываться о происходящем. Как ни странно, я все еще работала, улыбалась нашим постоянным клиентам и слушала немцев, которые вновь и вновь уверяли меня, что у них нет никакой личной враждебности по отношению ко мне или маме, и не забывали просить кланяться ей. Наши клиенты-чехи были сродни солнечному лучику — они предлагали любую посильную помощь. Многие фамильные ценности нашли пристанище у них. И они упорно давали понять Мари, что продолжают приходить в ателье только из-за меня. Именно такие клиенты, школьные друзья и знакомые по спортивной секции помогли мне сохранить веру в человечество.

Подавленный из-за того, что я кормлю всю семью, Джо, чтобы приносить в дом хоть немного денег, связался с группой молодых людей, промышлявших обменом валюты на черном рынке. Первоначальный успех повлек за собой неосторожность, и в феврале 1942 года их арестовали и отправили на пять месяцев в тюрьму, где и так-то было тяжело, а после убийства рейхспротектора Рейнхарда Гейдриха [8] Рейнхард Гейдрих (1904–1942) — начальник Главного управления имперской безопасности, заместитель имперского протектора Богемии и Моравии, инициатор «окончательного решения еврейского вопроса». стало еще хуже. В июне, после этого успеха Чешского Сопротивления, нацисты впали в ярость: они бесчинствовали и держали в страхе все население страны, прочесывали город в поисках преступников, арестовывали людей сотнями. Охранники ежедневно выбирали случайных заключенных и расстреливали их в тюремных дворах.

С самого начала заключения Джо посылал мне сообщения через чешского охранника, который оказался таким надежным, что на свой 22-й день рождения в конце февраля я получила почти метровый куст белой сирени. Позже я смогла раз в неделю навещать Джо в тюрьме и приносить ему еду и чистую одежду. Теперь же он заваливал меня мольбами вытащить его оттуда. Отец относился к этим отчаянным призывам с нескрываемым презрением и говорил, что просить женщину о помощи в такой опасной обстановке «не по-мужски». Он считал, что Джо рисковал на черном рынке и получил по заслугам.

Я не переставала удивляться тому, что отец по-прежнему считал немецкие правила и предписания если и не справедливыми, то вполне законными. Но все мы были вынуждены принимать сотни абсурдных указов как неотъемлемую часть жизни. Даже евреи не могли выстоять под непрекращающимся заградительным огнем нацисткой пропагандистской машины.

После того как в ответ на убийство Гейдриха нацисты уничтожили поселок Лидице [9] 9 июня 1942 года несколько подразделений немецкой полиции взяли чешский поселок Лидице в кольцо, мотивируя это тем, что там могут скрываться исполнители убийства Гейдриха. Все мужчины старше 15 лет были расстреляны, женщины отправлены в концентрационные лагеря. Детей нацисты убили в газовых камерах, а все до единого строения в деревне сожгли. Утром 11 июня остатки поселка сравняли с землей. , выйти на человека, который согласился бы отпустить Джо в обмен на взятку, было нелегко. Я так и не смогла найти никого, кто был бы готов рискнуть жизнью ради освобождения Джо. Нескончаемые споры с отцом только усилили напряжение, и я впервые начала открыто не соглашаться с его часто несправедливой критикой. Mutti изо всех сил пыталась сохранить семейную гармонию и нередко служила громоотводом нашего гнева. Ситуация усугубилась еще и сообщением Мари о том, что, учитывая сложившееся положение дел, я больше не могу работать у нее. Это так сильно уязвило мою гордость, что я даже не стала просить у нее дать мне хоть немного денег.