Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Как раз на то время, на начало 1930-х, пришлись первые серьезные поэтические опыты Кирилла, и сохранились два письма, в которых уже написавший не только сотни стихотворений и десятки рассказов, но и два первых романа («Машенька» и «Король, дама, валет») Владимир наставлял брата.

Письма эти (они опубликованы в той же книге «Переписка с сестрой») можно рассматривать с двух точек зрения: сугубо литературной и сугубо личной. Что касается первой – 30-летний В. Набоков выказывает себя действительно глубоким знатоком поэтической техники, а многие его фразы оттуда разошлись на цитаты («Рифма должна вызывать у читателя удивление и удовлетворение – удивление от ее неожиданности и удовлетворение от ее точности и музыкальности»).

Личная же сторона сохранившихся писем даже немного удручает: надо признаться, что в словах Владимира в адрес Кирилла нет ни намека на братскую любовь или упомянутую выше симпатию.

Стоит взглянуть на начала и окончания всех опубликованных писем, чтобы какие-то вещи сразу были ясны. Он всегда обращается к брату «Дорогой Кирилл» (в том числе в письмах после войны), в то время как к сестре – «Дорогая моя Еленочка». Разница вроде невелика, но ощущается очень хорошо: местоимение «моя» и ласкательная форма имени в случае сестры делают свое дело. После обращения не следует никаких личных вопросов, сразу переход к делу: «Вопрос обстоит так: пишешь ли ты стихи просто так…», «Стихи, которые ты мне теперь послал, значительно лучше». Ну и завершаются письма не лучше: «Прими все это во внимание и, если будет желание писать, делай это как можно тщательнее, избегая несуразностей, которые тут отмечены. Будь здоров. В.», «Ответь мне на два вопроса (далее следуют вопросы по поэтической технике. – Г. А. ). Ответь-ка. Твой В.».

Это тон скорее редактора, ментора, причем строгого, но никак не брата, тем более – крестного. Впрочем, резких выводов делать не будем – мы уже знаем, что в общем и целом Владимир благоволил брату. Просто, наверное, в то время ему было скучно и не о чем с ним переписываться.

Но важно и то, когда эти письма были написаны – в начале 1930-х. Тогда представить, чтó Набоковым (и всему миру) придется пережить совсем скоро, включая разлуку длиной в десятилетия, было невозможно.

Сохранилось и опубликовано письмо В. Набокова 1945 года – первое после войны, когда они все «нашлись». Написанное по-английски все в том же сдержанном духе (он рассказывал о своих делах и о гибели Сергея – что логично, никаких вопросов относительно самого Кирилла он задать не мог), оно начинается с фразы I was very happy to get news from you and learn that you are safe («Я был очень счастлив получить от тебя весточку и узнать, что ты в порядке»). Это очень любезное выражение, именно любезное , в целом тон письма именно таков – не холодно-официальный, но и не искренне-семейный. Так скорее пишет друг семьи, но не брат брату. Однако в самом конце письма Владимир добавляет по-русски: «Будь здоров, пиши, страшно рад, что ты благополучно пробрался сквозь эти ужасные годы». И вот это «страшно рад» написано настолько от души, что здесь никаких сомнений не остается: Владимир был и правда «страшно рад» узнать, что Кирилл пережил войну.

Другое дело, что за этим ничего особо не последовало. Они иногда переписывались – более-менее регулярно только с 1958 года, но в любом случае коротко и совсем не так душевно, как с Сикорской. В письмах Елены и Владимира Кирилл возникает очень периодически, чаще – просто в виде упоминания, иногда – в таком ключе: «Получил глуповатое письмо от Кирилла, просящего, между прочим, узнать, какие есть хорошие автомобили американские» (Набоков – Сикорской).

Но, конечно, при встречах все проходило приятнее.

С годами разница в возрасте между Владимиром и Кириллом стерлась, а если учесть близкие отношения с Сикорской, не стоит удивляться тому, что их встречи проходили все-таки тепло и приязненно. Как пишет Брайан Бойд, например, в 1959 году в Женеве они втроем бродили по берегу моря, устраивали небольшие пикники, общались, вспоминали прошлое, а еще Елена и Кирилл разбирали «Другие берега», автобиографию Набокова, критически высказываясь не о стиле и языке, а о конкретных фактах из их общего детства-отрочества-юности – что-то оказалось легендой, что-то сплетней, а что-то В. В. Набоков просто не очень хорошо запомнил. Все замечания по делу были учтены им при подготовке нового издания.

Сикорская и Кирилл чуть было не оказались вовлечены в еще один литературный проект своего старшего брата: после того, как их племянник, сын Владимира, стал переводить на английский «Дар», его дядя и тетя решили также попробовать себя в этом и договорились с В. В. Набоковым о переводе «Лолиты» на русский – Кирилл взял на себя первую часть, Елена – вторую. Дело, впрочем, прекратилось, едва начавшись: качество перевода автора не устроило, и Владимир решил переводить свою главную книгу самостоятельно.

…Есть фото 1960 года, сделанное в Ницце, на Английской набережной. Два брата и сестра. Справа – Елена, она улыбается, смотрит в кадр, держась за руку брата. В центре кадра – Владимир, в пальто (или плаще) поверх костюма, смотрит на Кирилла и, как кажется, что-то ему говорит, одновременно усмехаясь. Безумно импозантный Кирилл во фраке и очках с толстой оправой, с сигаретой в правой руке, меланхолично смотрит вдаль. Кадр очень живой, динамичный, но и характерный: безусловно, так получилось случайно, но все-таки заметим, что все трое Набоковых смотрят в разные стороны. И выглядят они по-разному. И непохожи они друг на друга.

Какими и были их жизни.

В ноябре 1912 года в России была избрана новая Дума, уже четвертого созыва. Едва ли кто-то предполагал, что ее состав станет последним в истории царской России и что история Думы закончится почти одновременно с историей империи. При том что российский парламент указами Николая Второго и так постоянно отправляли на принудительные каникулы.

В Думе четвертого созыва были сильные правые и левые фланги, а центр, проправительственные силы, оказались в меньшинстве. Следствие – компромисс был почти недостижимым, две противоборствующие стороны стояли друг против друга, и кто знает, чем бы все это закончилось в масштабе страны, но началась мировая война.

А до того шла обычная политическая работа, переходящая в борьбу, в том числе внутрипартийную. В мае 1913 года В. Д. Набоков председательствовал на совещании думской фракции кадетов с «приглашенными лицами». Разгорелись споры о нежелании действующих членов Центрального комитета переизбирать состав органа, но глобально это ни к чему не привело, верхушка партии осталась нетронутой. Год спустя, в марте 1914-го, на подобной же конференции усилились голоса, призывающие созвать новый всеобщий съезд кадетов (предыдущая попытка проведения съезда окончилась роспуском по полицейскому указу) и глобально пересмотреть партийную программу. Набоков, вновь возглавлявший собрание, напомнил о разгоне предыдущего съезда и заявил, что «некоторые надежды» кадетов оказались крайне «шаткими» и что созыв съезда в тогдашних общественных обстоятельствах – дело очень нелегкое. Далеко не факт, что ВДН желал обновления программы, но проведение съезда было в интересах всех. Набоков говорил, что к следующей конференции подготовительные работы по проведению съезда уже должны быть начаты, «хотя и трудно надеяться на осуществление этой мечты».