Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

На этом приеме мы просто разговаривали на свежем воздухе перед гостевым домом, принадлежавшим обществу; друзья наслаждались сердечными беседами, поглощая легкие закуски, состоявшие из арахиса, фиников и сезонных свежих фруктов.

Вот только я никак не мог перестать думать об обмороке Гокхале.

Из Пуны я отправился в Раджкот и Порбандар, где встретился с вдовой брата и другими родственниками.

Во время сатьяграхи в Южной Африке я стал по-другому одеваться, чтобы быть похожим на законтрактованных индийцев, и даже в Англии, находясь дома, в помещении, носил тот же костюм. В Бомбей я прибыл в катхияварской одежде; это были рубашка, дхоти, плащ и белый шарф, изготовленные из индийских тканей. Поскольку я собирался ехать из Бомбея третьим классом, я решил, что шарф и плащ будут лишними, а потому отказался от них и приобрел за восемь или десять анн кашмирскую шапку. Человек, одетый подобным образом, наверняка сошел бы за бедняка.

Из-за свирепствовавшей тогда чумы все пассажиры третьего класса проходили обязательный медицинский осмотр в Вирамгаме или Вадхване — точно уже не помню, где именно. Меня слегка лихорадило, и инспектор, измерив мне температуру, попросил меня непременно явиться к начальнику медицинской службы в Раджкоте, а затем записал мое имя.

Вероятно, кто-то рассказал о том, что я буду проезжать через Вадхван, поскольку портной Мотилал, один из видных общественных деятелей города, встретил меня на вокзале. Он рассказал мне о таможне в Вирамгаме и о тех трудностях, с которыми приходится сталкиваться пассажирам из-за нее. Так как меня лихорадило, я не хотел разговаривать и лишь коротко спросил:

— Вы готовы сесть в тюрьму?

Я принял Мотилала за одного из тех прытких молодых людей, которые не думают, прежде чем что-то сказать. Но Мотилал не был таким. Он осторожно ответил:

— Мы, разумеется, пойдем в тюрьму, но только если вы поведете нас. Как катхияварцы мы имеем на вашу поддержку право. Конечно, это не значит, что мы хотим задержать вас здесь, но обещайте непременно остановиться у нас на обратном пути. Вам понравятся дела и взгляды здешней молодежи. Вы можете положиться на нас.

Мотилал заинтриговал меня. Пришедший с ним товарищ похвалил его:

— Наш друг всего лишь портной. Но он так хорошо справляется со своими обязанностями, что, работая всего по часу в день, имеет пятнадцать рупий в месяц. Ему этого вполне достаточно. Остальное свое время он посвящает общественной деятельности. Мы образованнее его, но тем не менее он руководит нами, заставляя нас устыдиться своей образованности.

Позже я лучше узнал Мотилала и понял, что в этих похвалах не было преувеличения. Раз в месяц он на несколько дней оставался в недавно созданном ашраме, чтобы учить детей портняжному делу и самому обшивать обитателей. Со мной он нередко говорил о Вирамгаме и невыносимых трудностях пассажиров. В расцвете молодости его сразила неожиданная болезнь, и его смерть стала настоящей трагедией для общественной жизни Вадхвана.

После прибытия в Раджкот я уже на следующее утро явился к начальнику медицинской службы. Мы были знакомы. Он разозлился на инспектора, хотя и совершенно напрасно — инспектор всего лишь исполнял свои служебные обязанности. Меня он не знал и не мог поступить иначе. Тем не менее начальник настоял на том, чтобы инспектор сам посетил меня.

Медицинский осмотр пассажиров третьего класса действительно необходим в подобных ситуациях. Какое бы положение в обществе ни занимал человек, если он предпочитает путешествовать третьим классом, он обязан добровольно подчиняться правилам, а чиновники должны оставаться непредвзятыми. Но мой опыт показал, что эти чиновники относятся к пассажирам третьего класса не как к людям, а как к стаду овец: разговаривают с ними презрительно и не желают отвечать им или объяснять что-либо. Пассажиру третьего класса приходится повиноваться чиновнику, словно хозяину, и чиновник может безнаказанно раздавать пассажирам затрещины и вымогать деньги, а билет отдать, только помучив человека как следует или даже заставив его пропустить свой поезд. Все это я видел своими глазами. Ситуация не улучшится, пока образованные и богатые люди не откажутся от недоступных беднякам удобств и не станут ездить третьим классом, чтобы искоренить царящие в нем грубость и несправедливость, вместо того, чтобы избегать их.

Когда бы я ни приехал в Катхиявар, я постоянно слышал жалобы на таможню в Вирамгаме, а потому решил сразу же воспользоваться предложением лорда Уиллингдона. Я собрал и прочитал всю информацию по этому вопросу, убедился, что жалобы пассажиров обоснованны, и вступил в переписку с правительством Бомбея. Я встретился с личным секретарем лорда Уиллингдона и самим его превосходительством. Последний выразил сочувствие, но возложил вину на Дели.

— Если бы это было в наших силах, мы бы уже давно ликвидировали кордон. Вам следует обратиться к правительству Индии, — сказал мне секретарь.

Я снесся с правительством Индии, но не добился никакого ответа, кроме уведомления о получении моего письма. Дело сдвинулось с мертвой точки, только когда позже я получил возможность встретиться с лордом Челмсфордом. Я изложил ему все факты, и он был искренне изумлен. Он ничего об этом не знал. Внимательно выслушав меня, он сразу запросил по телефону документы по Вирамгаму, после чего пообещал ликвидировать кордон, если у таможенных властей не найдется внятных аргументов в его защиту. Через несколько дней после нашего разговора я прочитал в газетах о ликвидации вирамгамского таможенного кордона.

Я посчитал, что это событие принесло в Индию подлинную сатьяграху, поскольку во время нашей беседы секретарь бомбейского правительства неодобрительно отозвался о моей речи в Багасре (Катхиявар), в которой я упомянул сатьяграху.

— Это была угроза? — спросил он. — И неужели вы думаете, что могущественное правительство отступит перед угрозами?

— Это не угроза, — ответил я. — Это урок людям. Мой долг состоит в том, чтобы предлагать народу любые законные средства, которые могут облегчить его участь. Нация, стремящаяся к самоуправлению, обязана знать все пути к свободе и методы ее достижения. Насилие обычно становится самой крайней мерой. Сатьяграха, напротив, является ненасильственным методом. Я считаю своим долгом объяснять людям, как им пользоваться и каковы его пределы. Я нисколько не сомневаюсь в могуществе британского правительства, но я не сомневаюсь и в том, что сатьяграха имеет право на существование.

Секретарь, умный человек, только покачал головой и сказал:

— Что ж, поживем — увидим.