Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Но обратимся к теме главы. У меня дома в Дурбане останавливались не только индийцы, но и английские друзья. Не могу сказать, что всем, кто у меня жил, нравилось это. Но я настойчиво приглашал их к себе. Не в каждом из случаев я поступал разумно. Мне пришлось пережить и неприятные моменты, и все они были связаны как с европейцами, так и с индийцами. Я ничуть не жалею о подобном опыте. Несмотря на неприятности и неудобства, часто доставляемые мной друзьям, я не изменил своего поведения, а друзья оказались достаточно великодушны, чтобы смириться с этим. И когда мое общение с чужестранцами вредило моим друзьям, я без колебаний осуждал их самих. Я думал, что верующие, которые видят того же Бога в других, какого видят в себе, способны жить в любом окружении, проявляя достаточную сдержанность. Умение жить так необходимо развить в себе, не избегая подобного общения, а смиренно приветствуя его, но при этом не позволяя давить на себя.

Хотя мой дом был уже полон к началу войны с бурами, я дал приют еще двум англичанам, прибывшим из Йоханнесбурга. Оба оказались теософами, а об одном из них, мистере Китчине, у читателя еще будет возможность узнать побольше. Моя жена часто горько плакала из-за них. К сожалению, из-за меня она прошла через многие подобные испытания. Это был самый первый случай, когда английские друзья жили у меня свободно, словно члены семьи. Я сам останавливался в домах англичан в период своего пребывания в Англии, но там я приспосабливался к их образу жизни, и это становилось более или менее похожим на проживание в пансионе. Теперь все было наоборот. Английские друзья, как я уже отметил, стали членами семьи. Во многих отношениях они привыкли к индийским традициям. И пусть мой дом был построен по западному образцу, внутренняя жизнь в нем протекала согласно индийским обычаям. Я помню, что мне бывало трудно считать моих друзей-англичан членами семьи, но я уверен, что они чувствовали себя как дома. В Йоханнесбурге общение с европейцами стало еще более близким, чем в Дурбане.

В Йоханнесбурге у меня одно время служили сразу четыре клерка-индийца, которые стали для меня не просто сотрудниками, а скорее сыновьями. Но и их помощи оказалось недостаточно, чтобы справляться с нашими объемами работы. Невозможно было обойтись без машинописи, которую среди нас знал только я сам. Я обучил ей двух клерков, но вести дела было все еще трудно, ведь они слабо знали английский язык. К тому же одного из них я хотел обучить бухгалтерии. Вызвать кого-либо из Наталя я не мог, поскольку въехать в Трансвааль без специального разрешения не представлялось возможным, а я сам по личным соображениям не был готов попросить об этом чиновника, выдающего такие разрешения.

У меня шла кругом голова. Дела накапливались так стремительно, что мне казалось невозможным, как бы я ни старался, справляться и с профессиональной, и с общественной деятельностью одновременно. Я бы охотно нанял клерка из числа европейцев, но не был уверен, смогу ли найти белых мужчину или женщину, готовых работать под началом цветного. Однако пришлось попробовать. Я обратился к знакомому агенту и попросил найти стенографистку. У него были на примете девушки, и он пообещал помочь мне. Затем он порекомендовал мисс Дик. Она только что приехала в Южную Африку из Шотландии и хотела любым честным трудом зарабатывать себе на жизнь, поскольку остро нуждалась в деньгах. Агент прислал ее ко мне в контору, и она сразу же очаровала меня.

— Вы знаете, что нужно будет работать на индийца? У вас нет возражений? — спросил я.

— Ни малейших, — уверенно ответила она.

— Какое жалованье вы бы хотели получать?

— Семнадцать фунтов десять шиллингов. Я не слишком много прошу?

— Вовсе нет, если вы будете справляться с работой. Когда вы сможете приступить?

— Сейчас же, если позволите.

Мне это очень понравилось, и я сразу начал диктовать ей письма.

Очень скоро она стала для меня кем-то вроде дочери или сестры. Я едва ли когда-нибудь находил ошибки в ее работе. Часто ей передавали большие суммы денег, а потом она стала вести и конторские книги. Я полностью доверял ей, но что еще важнее, она сама делилась со мной сокровенными мыслями и чувствами. Именно ко мне обратилась она за советом, выбирая мужа, а потом я имел честь вести ее к венцу. Как только мисс Дик стала миссис Макдональд, ей пришлось покинуть меня, но даже потом она неизменно отзывалась, когда я, не справляясь с огромным объемом работы, просил у нее помощи.

После замужества миссис Макдональд мне понадобилась новая стенографистка. Мне очень повезло, когда я нашел еще одну девушку. Ее звали мисс Шлесин. Мне представил ее мистер Калленбах, о котором читатель еще услышит в дальнейшем. Сейчас она преподает в одной из средних школ Трансвааля. Когда она пришла ко мне, ей едва исполнилось семнадцать лет. Некоторые особенности ее характера подчас раздражали и меня, и мистера Калленбаха. Она стала работать у меня больше для того, чтобы приобрести опыт. Расовые предрассудки были чужды ей, но она не считалась ни с возрастом, ни с положением людей. Доходило до того, что она без малейших колебаний оскорбляла человека и высказывала ему в лицо все, что думает о нем. Несдержанность этой девушки часто причиняла мне неудобства, но ее открытость и бесхитростность помогали справиться с любыми проблемами, как только они возникали на горизонте. Я нередко подписывал напечатанные ею письма, не перечитывая их, поскольку считал, что она владеет английским языком лучше, чем я сам. Никаких сомнений в ее преданности у меня не возникало.

Причем она всегда была готова пожертвовать своими интересами. В течение довольно долгого времени она получала всего шесть фунтов и отказывалась от более чем десяти фунтов в месяц. Когда я сам пытался уговорить ее принять бо́льшую сумму, она отчитывала меня:

— Я здесь не для того, чтобы требовать деньги. Я здесь потому, что мне нравится работать с вами. Я уважаю ваши идеалы.

Однажды она одолжила у меня сорок фунтов, но настояла на том, что выплатит долг в течение года. Ее храбрость была под стать ее жертвенности. Она одна из тех редких женщин с чистой, как кристалл, душой, а ее отвага способна посрамить воина. Сейчас она уже стала зрелой женщиной. Я не знаю ее умонастроений так же хорошо, как знал прежде, когда она работала у меня, но мое общение с этой леди навсегда останется дорогим моему сердцу воспоминанием. А потому я должен рассказать о ней кое-что еще.

Взявшись за дело, она не помнила ни дня, ни ночи. Могла отправиться с поручением ночью совершенно одна и сердито отказывалась, если ее предлагали проводить. Множество вполне самостоятельных индийцев наблюдали за ней и обращались к ней за советами. Когда в дни сатьяграхи почти все ее лидеры оказались в тюрьме, мисс Шлесин в одиночку возглавила движение. Распоряжалась тысячами, вела объемную переписку, редактировала газету «Индиан опиньон» и при этом не знала усталости.