Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Это было последнее наше крупное учение в районе Тулы. Конечно, и после этого учения не проходило дня, чтобы мы не выполняли какие-либо задания. В армии, как известно, все идет по строгому расписанию. Праздность и безделье военнослужащих частей или штабов — страшное зло, которое легко может свести на нет усилия по поддержанию дисциплины и порядка.

Между тем с фронтов поступали неутешительные известия. Немцы были уже в Донбассе и довольно быстро продвигались на восток. Мы, естественно, понимали, что скоро и нас отправят на фронт, но куда — конечно, не знали.

В 10-х числах июля (если не ошибаюсь) был получен приказ о перебазировании нашей армии. Речи об отправке на фронт в приказе не было. Приказ есть приказ, и мы, штабники, быстро, по-военному погрузились в вагоны поданного состава и отправились в направлении на юго-восток. Станция назначения была для нас неизвестна. В то время передвижение в поездах, да еще вблизи от линии фронта, было далеко не безопасным. Немцы постоянно летали в тылу и бомбили поезда. Нас везли очень быстро, и уже 16 июля мы стали выгружаться на какой-то до тех пор неведомой нам станции Прудбой. Мы, т. е. штаб армии, разместились в поселке Советский (Кривомузгинская), а уже через день переехали в поселок Логовский. Это все вблизи р. Дон. Видимо, на Дону и предполагалось создать рубеж обороны. Между тем, по сводкам немцы продолжали продвигаться на восток через Донбасс.

Было ясно, что мы попали на фронт. Об этом свидетельствовали частые появления немецких «рам», нахально летавших совсем низко и явно высматривавших наше расположение.

Дня через два после нашего прибытия на Дон В.И.Чуйков вызвал меня и начальника инженерных войск армии Ю.В.Бордзиловского 47(умершего в 1983 г.), посадил нас в машину, и мы поехали вдоль берега Дона смотреть местность и выбирать удобные позиции для крупных опорных пунктов. Мы ездили целый день. Хотя кругом было совершенно спокойно и тихо, близость фронта чувствовалась во всем. На полях — ни одного человека. В поселках народ явно волновался. Нанеся на карту, что было нужно, мы вернулись в штаб, предварительно выкупавшись в Дону. Нельзя было удержаться от соблазна в такую погоду.

Уже на другой день после нашей поездки обстановка резко осложнилась. Фронт быстро приближался к нам. Видимо, предстояло отступление, но до какого рубежа — было невозможно предугадать. Донской рубеж явно оказался неподготовленным. Ничего на нем сделано не было, да едва ли и можно было сделать силами прибывших с нами дивизий, не полностью укомплектованных нужным оборудованием. С фронта, между тем, шли неутешительные известия. Тем не менее, мы могли еще свободно ездить на правый берег Дона для связи с частями. Помню, на обратном пути одной из таких поездок я с помощником заехал в станицу Нижне-Чирская и по совету помощника зашел в аптеку, чтобы изъять ядовитые вещества, которые могли быть в дальнейшем использованы противником, как известно, широко применявшим яды для отравления пленных и т. д. И действительно, я нашел в довольно богатой аптеке шкаф с алкалоидами, в частности, чуть ли не с полкилограммом морфия. Но пребывание в Нижне-Чирской было небезопасно. Немецкие агенты и предатели могли застрелить из-за угла. Такие случаи были.

Наша армия по прибытии на берега Дона получила номер 64. Стояла в поселке Логовский (Штаб армии). Уже через несколько дней после нашего переезда туда мы стали свидетелями страшной паники. Внезапно в нашем расположении в большом количестве появились солдаты и офицеры каких-то частей, которые бегом двигались на восток, сами, видимо, не зная куда. Они, вероятно, были страшно напуганы массированными танковыми атаками немцев, соединенными с воздушными атаками. Множество их бежали через Дон по мосту у Нижне-Чирской, многие же, бросив обмундирование, вплавь переплывали Дон выше и ниже Нижне-Чирской. У них не было оружия. Они что-то кричали и не хотели ничего слушать. Немцы же, обнаружив такую панику, бросили в атаку авиацию, которая бомбами и стрельбой из пулеметов усиливала панику.

Страшное дело эта паника. Я впервые видел ее проявление в таком масштабе. Люди как бы обезумели, ничего на них не действовало. Солдаты продолжали бежать. Некоторые были в одном белье. Они переправились через Дон вплавь. В.И.Чуйков немедленно предпринял попытку остановить бегущих. Он собрал группы офицеров штаба, которые пытались организовать на мосту у Нижне-Чирской заграждение. Но это мало помогало, не помогали даже угрозы оружием. А немцы бомбили мелкими бомбами со своих «рам», увеличивая беспорядок. Командиры штаба были направлены и в другие пункты на берегу Дона для наведения порядка. Один из них, сейчас уже не помню фамилии, был направлен в Цимлянскую. Тогда еще там не существовало никакого водохранилища. Рассказывали, что наш товарищ, останавливая бегущих, вдруг увидел прямо на него идущий танк. Приняв его за свой, он поднял руку с пистолетом, приказывая танку остановиться. Но танк был немецкий. Выстрелом из пушки наш товарищ был убит. Мы пережили печальное известие о первых потерях в нашем штабе.

Командованию стало ясно, что в создавшейся обстановке штабу нельзя оставаться в Логовском. Мы быстро перебазировались в Ильмень Чирский. Вскоре после устройства на новом месте я стал свидетелем ухода от нас В.И.Чуйкова. В большой просторной избе в присутствии нескольких офицеров командующий 62 А. генерал Колпакчи (мой старый знакомый по совместной службе в 17 с.д. в Нижнем Новгороде) передавал свою 62 А. новому командующему генералу В.И.Чуйкову. Собственно, передавались остатки соединений и частей, которым удалось отступить на восточный берег р. Дон. Помню, Чуйков требовал назвать соединения и части и их расположение. Колпакчи в ряде случаев ничего не мог сказать. Процедура продолжалась недолго, и наш командующий В.И.Чуйков ушел от нас. Теперь оба они, и Колпакчи, и Чуйков, покойники.

О В.И.Чуйкове как командующем нашей армией у меня остались самые теплые воспоминания. Это был человек непреклонной воли, ничего не боявшийся, принимавший решения быстро и, кажется, большею частью совершенно правильно. Я не знаю тонкостей, связанных с его назначением к нам сразу же после возвращения из Китая, не знаю, почему так тянули с его повышением, в частности, — с присвоением ему звания маршала. Но он меня за несколько дней до ухода от нас удивил дважды.

На другой день после паники он приказал оборудовать свой КП в небольшой лощинке в степи. Оттуда он наблюдал за действиями наших частей и немцев и отдавал распоряжения, которые выполнялись отдельными офицерами и штабом в целом. По какому-то срочному делу я приехал на КП, замаскировал машину и метров 300 прошел пешком к Чуйкову. Вижу, он прохаживается взад и вперед, время от времени хлопая себя по сапогу стеком. Я отрапортовал, получил приказание и собирался уже уходить, когда недалеко упал снаряд. И вдруг я различил вдали пыль. Ясно, что это были немецкие танки. Я показал на пыль Чуйкову, он же не обращал на меня никакого внимания. Я сказал ему, что пора уходить, и даже невольно потянул его за руку. Он отмахнулся, и только тогда, когда танки были уже довольно ясно видны, мне удалось утащить его, и мы на машине сразу же уехали в штаб.