Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Итак, моя служба началась. Я оформился, был зачислен на довольствие, сказал свой адрес жительства и отправился домой до следующего дня. Ребята в общежитии посмеялись над рассказанной мной историей представления командиру полка. Мы поели, что было, и я отправился гулять по Костроме, по которой столько времени скучал.

Так как за 2 с половиной года до этого я был студентом Электромеханического отделения Чижовского техникума, ребята настоятельно посоветовали мне продолжать образование и сказали, чтобы я зачислился вновь студентом. Это оказалось легко, и я стал по вечерам посещать занятия в Костромском практическом политехническом институте. В частности, я слушал лекции Н.Д.Работнова — отца известного теперь академика (1973) Сибирского отделения Академии наук СССР 25. Это были лекции по теоретической механике. Они оказались для меня малопонятными, так как я не слушал начала курса и пытался с ходу освоить мудреную тогда для меня науку. Другие занятия проходили более успешно.

Дней 10 в полку обо мне как будто не вспоминали. Я, правда, ежедневно являлся на службу и справлялся о том, есть ли в полку противогазы или какое другое химическое имущество. От адъютанта я получил совершенно невразумительный ответ. Поэтому после двух-трехчасового болтанья в полку без дела я уходил домой. Правда, постепенно были завязаны знакомства с молодыми, как я, командирами.

Но дней через 10 я был вызван адъютантом и меня неожиданно назначили в наряд, несмотря на мои протесты. Адъютант был мелким службистом, меня почему-то невзлюбил и решил отыграться на мне. Сразу я не мог отказываться и был раза два-три то дежурным по полку, то дежурным по госпиталю. Полк был единственной частью в гарнизоне и выполнял гарнизонные обязанности. Мне эти наряды совсем не улыбались, прямо говоря, из принципа. Я по штату был штабным командиром, начальником службы и не подлежал (по крайней мере, часто) назначениям в наряд. Адъютант же заладил назначать меня в наряды чуть ли не через 3 дня.

Освободился я от этих нарядов случайно и не без некоторого скандала. Однажды связной принес мне записку от адъютанта с извещением, что я назначен дежурным по гарнизону и завтра к 12.00 был обязан явиться на главную площадь города (около старинной каланчи) и произвести развод караулов. Такой развод на площади производили, кажется, еще несколько месяцев после этой записки, по старинной традиции.

Мы в общежитии жили молодежной студенческой жизнью, по вечерам гуляли и балагурили и ложились спать довольно поздно. А спать я был в то время, как говорится, «здоров» в результате длительного голода и истощения. В 12.00, когда я должен был сообщать караульным начальникам пароль и отзыв, я благополучно спал «без задних ног» и продолжал спокойно спать. Товарищи мои ровно ничего не знали о моем назначении в наряд и не разбудили меня. Около часу дня прибежал связной с запиской от адъютанта с требованием, чтобы я явился в полк.

Стоял конец декабря, было уже довольно морозно, и караулы ждали около часа прибытия дежурного по гарнизону, т. е. меня, пока кто-то не сбегал в полк и там прислали нового дежурного. Я прибыл в полк, и адъютант с радостью, что я так провинился, пошел к командиру полка и выпросил у него наказание для меня — 5 суток ареста с высидкой на гарнизонной гауптвахте в здании под каланчой. Командир полка почему-то не пожелал меня видеть.

Адъютант, кроме всего, оказался еще сукиным сыном. Он как бы от имени командира полка передал мне приказание немедленно отправиться на гауптвахту и мало того, назначил конвоира для моего сопровождения. Только выходя из штаба, я понял, какое издевательство затеял адъютант. Сзади шел конвоир с винтовкой. У меня же на поясе висел наган. Как только дверь штаба закрылась, я вытащил наган (зная, что винтовка у конвоира не заряжена), навел на бедного парня, татарина или чуваша, и сказал: «Давай мне винтовку, не то я пристрелю тебя». Тот сразу перепугался и отдал мне винтовку. Я вернулся в штаб и имел удовольствие довольно грубо обругать адъютанта за незнание уставов и за издевательство. Взяв с собой предписание на гауптвахту, я пошел один, спокойно зашел в общежитие, взяв кое-что поесть, оделся потеплее и пошел отбывать арест. Сдав караульному начальнику наган и пояс, я был отведен в командирское помещение на втором этаже. Там уже был один молодой человек, офицер, по фамилии, кажется, Сомов. Он радушно приветствовал мое появление. Я занял свое место на топчане, и мы тотчас же завели разговоры, так что скуки никакой и не было.

Но было довольно холодно. Печка не топилась, и обслуживавший гауптвахту солдат доложил нам, что дров нет ни полена. Тогда Сомов (из роты которого был этот солдат-красноармеец) сказал ему: «Нечего врать, если не принесешь дров и не истопишь, то вот вернешься в роту, я тебе покажу!». Эффект этой сентенции обнаружился минут через 10. Появились дрова, и наша печка весело затрещала. Ночь мы спали в тепле.

На другой день мои ребята из общежития явились на гауптвахту человек 15, озадачив своим появлением караульного начальника. Они принесли мне картошки на неделю, масла, соли, хлеба, сахару и какие-то лакомства. Ребята были предприимчивы и имели запасы продовольствия. Караульный начальник вначале отказался передавать все это, но они все шумно ему доказали, что он не имеет права не передать продовольствие, и мне все это было доставлено. Помимо невзрачного обеда, принесенное продовольствие было кстати. Мы вдвоем с Сомовым зажили на славу, спали сколько влезет, вели различные разговоры, кушали, топили печи. В общем, жили хорошо. Пять дней пролетели очень быстро. После этой высидки (единственной за 15 лет службы в армии) я явился в полк, заготовив предварительно рапорт на имя командира полка, в котором объяснил свое положение в полку как начальника службы, не преминув написать по адресу адъютанта нескольких теплых слов, обвинив его в незнании уставов, в незаконном распоряжении моим временем. Я ему никак не подчинен и мог быть назначен в наряд только по личному указанию командира полка. На сей раз командир полка меня принял, торжественно признал неправильность действий адъютанта, при мне его поругал и сказал ему, чтобы больше меня без его указания ни в какие наряды не назначать. Так, после отсидки, я стал снова свободным человеком.

Кажется, в это время, около нового 1922 г., в полк прибыло некоторое химическое имущество: около 200 противогазов и 5 баллонов с хлором для камерного и полевого окуривания. Я потребовал устройства особого, химического склада, который и был построен под землей в новом расположении полка в казармах около Богоявленского монастыря.

Командиром полка, насколько мне вспоминается, был тогда очень хороший парень, Владимир Никанорович Коптевский. Он нисколько не забыл наш последний разговор и однажды, вызвав меня, он сказал: «Завтра соберется весь командный состав полка, и вы прочитаете нам лекцию по военно-химическому делу». Я по легкомыслию не придал этому особого значения, и думалось мне, что такую лекцию я вполне свободно прочитаю, так как что-что, а военно-химическое дело мне превосходно известно.