Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Ревизионная комиссия, которой так опасалась Александра Леонтьевна, дала следующее заключение: «Денежная отчетность члена управы г. Бострома в некоторых частях составлена так неясно, что, положительно не поддается проверке, — что же касается, до отчетности по приемке и выдаче хлеба, направленного в Саратов, куда для означенной цели, между прочим, был командирован г. Бостром, то таковой отчетности, в том смысле, как это принято понимать, им в управу вовсе не доставлено. Представленные им книги и записи по приемке и раздаче хлеба населению находятся в таком виде, что разобраться в них положительно нет никакой возможности.

Ввиду этого некоторые вопросы, тесно связанные с деятельностью и отчетностью г. Бострома, так и остались не выясненными. Сам г. Бостром менее всех постарался принять меры к тому, чтобы в его отчете по возможности менее оставалось тайных вопросов».

Состоялось бурное собрание управы. Пришлось Алексею Аполлоновичу признать за собою около двух тысяч рублей: он и самому себе не мог бы дать отчет, куда эти деньги подевались. Влезли в долги. Снова нависла угроза над Сосновкой, которая стала единственной надеждой семьи.

Подолгу никуда не выезжала из Сосновки Александра Леонтьевна. Занималась с Алешей: пора ему в гимназию или реальное училище, а эти разъезды последних лет серьезно отозвались на учебной подготовке ее ненаглядного сына. Теперь надо наверстывать. Только недолго выдержала Александра Леонтьевна: оказалось, что заниматься с сыном труднее всего, то нервы не выдержат и на самом пустяковом деле сорвется, то слишком жалостливой станет в самый неподходящий момент.

Осенью 1894 года в Сосновке появился учитель Аркадий Иванович Словоохотов. Бывший семинарист, он прекрасно знал древнюю историю, церковнославянский язык, а главное, он был славным человеком, добрым, отзывчивым, покладистым.

Через двадцать пять лет в «Детстве Никиты» Алексей Толстой с удовольствием будет вспоминать это время, своего первого учителя, Сосновку и ее удивительные сугробы.

Алеша проснулся и сразу вспомнил слова плотника Пахома, сказанные им вчера вечером:

— Раз сказал, что сделаю скамейку, значит, сделаю, мое слово — закон. Только смажу ее да полью хорошенько, а ты утром встанешь — садись и поезжай.

Алеша вчера все свое свободное время не выходил из каретника, где на верстаке Пахом выстрогал две сосновых доски и четыре ножки. Оставалось только сделать в верхней доске два выреза для ног, обмазать нижнюю доску коровьим навозом и три раза полить водой на морозе, — тогда скамейка становилась гладкой как зеркало. Нужно привязать веревку, чтоб удобнее править, да и потом, поднимать на сугробы с веревкой лучше.

Алеша посмотрел на окна, украшенные морозным узором, сквозь который уже пробивался свет. Пора. Пока никто не встал, можно быстро одеться и через черный ход удрать на речку. Там такие сугробы, садись и лети.

Стоило ему вылезти из-под теплого одеяла и потянуться за одеждой, как в дверь просунулась рыжая голова в очках, с торчащими рыжими бровями, с ярко-рыжей бородкой. Так и есть — чего опасался Алеша, то и случилось: Аркадий Иванович словно подслушал его тайные мысли, тоже поднялся раньше обычного и встал на его пути, да еще подтрунивает. Поразительно, до чего хитрый этот Аркадий Иванович. Все знает заранее, что только собирается он сделать. Алеше очень хотелось подойти к окну и посмотреть, стоит ли скамейка. Аркадий Иванович уже подошел к окну, подышал на него и, хитровато ухмыляясь сказал:

— У крыльца стоит замечательная скамейка...

Все планы Алеши рухнули, теперь придется одеваться, умываться, чистить зубы, и все под присмотром этого хитрюги, потому что все в доме знают, как он относится к этим процедурам.

В столовой за самоваром уже сидела Александра Леонтьевна. Она поцеловала Алешу и, как обычно, спросила:

— Хорошо спал, Леля?

Потом она с доброй улыбкой повернулась к Аркадию Ивановичу:

— А вы как спали, Аркадий Иванович?

— Спать-то я спал хорошо, — тоже с улыбкой ответил Аркадий Иванович и почему-то подмигнул Алеше. Вот после этого и думай: скажет или не скажет Аркадий Иванович матери о его тайных помыслах удрать на речку.

Правда, он никогда не жаловался, но его лицо в таких случаях выразительно ухмылялось, и матери или отцу не трудно было догадаться об очередной его проделке.

Вот и сейчас мать сразу догадалась, что Алеша не хочет надеть башлык.

— Алеша, ночью был сильный мороз. Пойдешь гулять, не забудь надеть башлык.

— Мама, честное слово, мне будет жарко.

— Не пойдешь гулять, если не наденешь башлык, — строго сказала Александра Леонтьевна.

— Мама, ведь я тебе сколько раз говорил, что в башлыке я хуже простужусь, да и щеки колет, и душно в нем... — Алеша еще что-то хотел сказать, но увидел, что мать готова была на него обидеться, и промолчал.

— О господи, ты совсем отбился от рук, занимаешься плохо, уроки не учишь, лишь бы тебе гулять, совсем избегался...

Дело принимало совсем неприятный оборот, и с облегчением на этот раз Алеша услышал всегда такую противную фразу Аркадия Ивановича:

— Алеша, пойдем, пора заниматься.

В большой белой комнате стоял стол, а на стене висела карта. Аркадий Иванович взял задачник, быстро нашел самую скучную задачку, отчеркнул ее. Ну, так Алеша и знал : опять купец торгует своим сукном, торгует скучно и уныло, в пыльной и темной лавке, только иногда поглядывает на Алешу своими пыльными глазами. Купец недолго мог занимать мысли Алеши, и он еще раз представил, как он ловко сидит на своей новенькой скамейке и мчится с самого высокого сугроба на Чагре.

— Ну что ж тут думать-то, ведь все так просто... — вернул его к действительности голос Аркадия Ивановича. — Всего купец продал восемнадцать аршин. Сколько было продано синего сукна и сколько черного?

Может, задачка и в самом деле легкая, но трудно было оторваться от своих радостных мыслей. И Алеша тупо уставился на висевшую на стене карту. «Вот бы побывать в Африке... Наверно, там всего интереснее», — не успел подумать Алеша, как Аркадий Иванович, выведенный из терпения, сокрушенно вздохнул и укоризненно посмотрел на Алешу. Тут уж делать нечего, и Алеша снова уткнулся в задачник. Задача оказалась легкой, особенно после того, как Аркадий Иванович объяснил ее с карандашом в руке. Так еще чуть-чуть осталось — диктант. Уже легче. Не надо напрягаться, только слушай и пиши.

— «...Все животные, какие есть на земле, постоянно трудятся, работают. Ученик был послушен и прилежен...» — словно издалека доносился до Алеши монотонный голос Аркадия Ивановича, но с этим можно мириться, лишь бы поскорее закончить, перо его быстро бежало по строчкам. Выручил его радостный возглас матери: