Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Алеша пошел спать. Среди ночи он неожиданно проснулся от непонятного предчувствия. И действительно, дверь была полуоткрыта, из библиотеки струился желтоватый свет. «Наверно, несчастье, — подумал он, — в библиотеке свет». Бесшумно подкравшись, он заглянул в дверь и увидел мать, которая что-то писала.

— Мама, ты что делаешь? — спросил он шепотом.

Она словно нехотя повернулась но, увидев Алешу, быстро подошла к нему:

— Разве можно не спать по ночам? Сиди смирно, я тебе дам картинки...

Она усадила его в кресло, закутала в одеяло, быстро схватила первую попавшуюся книжку и торопливо села на свое место со словами:

— А теперь не мешай мне, не мешай.

Алеша, сначала подумал, что мать пишет письмо отцу: часто бывало так, что, поссорившись, они начинали объясняться в длинных письмах. Но он ошибся. Мать писала рассказ о том, как они сегодня ходили в деревню за Логуткой. Он это понял, как только она, не обращая на него внимания, начала перечитывать вслух страницу за страницей только что написанное. Ему стало скучно, и он заснул.

Проснулся он от голоса отца, протрубившего словно над ухом:

— И пузырь здесь, ну, ну, послушаем.

Алеша еле-еле разлепил ресницы, когда отец садился в кресло, поддерживая на себе ночное белье, чтобы оно не свалилось. Он понял, что матушке захотелось тотчас же прочитать рассказ, и она подняла отца с постели: волосы были растрепаны, лицо заспано, только борода, как обычно, на две стороны. Усаживаясь, отец говорил:

— Это, пожалуй, тоже из области фантастического? Вдруг начать писать рассказ посреди ночи...

— «Логутка». Рассказ называется «Логутка», — взволнованно начала Александра Леонтьевна, и полное, привлекательное лицо ее так и засветилось от радости. — Ты пойми: вот наконец то, чем я могу принести настоящую пользу. Этот рассказ прочтут все и почувствуют, как нужна помощь...

— Гм, — пробурчал отец, — впрочем, чего не бывает, читай, я слушаю, — и он подпер щеку.

Алеша слушал мать, а сам внимательно смотрел на отца, который вел мучительную борьбу со сном, все-таки его одолевшим. Он вставал рано и весь день где-то пропадал, вникая во все хуторские мелочи. Мать дочитала рассказ.

— Ну, вот и рассказ, только я не знаю каким сделать конец...

Она повернулась, ожидая ответа, но то, что она увидела, страшно ее поразило: Лешурочка спокойно похрапывал в кресле.

Ей так стало обидно, что она в бессильном гневе разорвала рукопись и бросила ее в угол.

Шум разбудил Алексея Аполлоновича. Но Александра Леонтьевна, презрительно усмехнувшись, уже выходила из библиотеки.

— Ну вот, мы с тобой и провинились, — проговорил отец, собирая обрывки рукописи. — Ну, ничего, я перепишу завтра, вот и все... А правда, хороший рассказ...

Рождественские каникулы быстро промелькнули. Пора было собираться в Саратов, где Бостром заранее снял квартиру в доме Бестужева на Грошевой улице. Всю зиму 1892 года Алексей Аполлонович продолжал трудиться на земском поприще, Александра Леонтьевна работала над рассказами для детей, а Леля ходил в частную школу.

Только в Саратове Александра Леонтьевна убедилась, что Алексей Аполлонович делает что-то не так, слишком много суетится, забывает записывать, что он сделал и кому дал заказы и деньги, и все у него получалось как-то легко и беспроигрышно. Это беспокоило ее, Тем более что до нее дошли слухи: Бостром не может отчитаться за большую сумму денег. Слухи, как снежный ком, росли, распространялись по округе. Тогда в Самару она написала письмо близкой приятельнице и родственнице Екатерине Шишковой, в котором спрашивала о положении дел в Самарской губернской управе, о новых губернаторе и вице-губернаторе.

В начале марта 1892 года она получила ответ. Екатерина Шишкова сообщала ей, что Николай Шишков все эти дни «выше головы завален всякой работой и встречами, которые все прибывают и прибывают со всех стран света». Да, и в Самару доходили слухи о назначении следствия над губернской управой, но пока ничего определенного не известно. О количестве земского хлеба, поступившего в саратовский склад, Коля Шишков ничего не знает, да и узнать-то трудно, так все еще запутано. Пусть Алексей Аполлонович не беспокоится, экстренного собрания пока не предвидится. Продовольственный вопрос пока очень в порядке. Что дальше будет — неизвестно. Кроме столовой у них устроена теперь чайная на триста человек ежедневно.

Алексей Аполлонович приехал в Самару и задержался долее, чем думал. Главное, нужно купить сена, пудов сто пятьдесят хлеба, поехать в деревню и оттуда послать подводы за хлебом. Хозяйку дома, где они остановились, упросил скинуть им пять рублей за квартиру, ведь их же не будет два-три месяца. В результате подобных комбинаций ему удалось сэкономить рублей двадцать.

Почти одновременно с письмом Кати Шишковой Александра Леонтьевна получила письмо и от Бострома: «Был я у Коли Шишкова. Жена его показалась мне хорошею, но не хорошенькой. Она мне говорила, что тебе писала. Алабин со мной сух донельзя. Реутовский тоже. Видимо, меня всячески преследуют ябедой.

Комиссия, которая было собралась для ревизии, разъехалась несолоно похлебав. Собрание, вероятно, не ближе мая. О сроке нашего пребывания ничего не мог узнать. Провел второй вечер у Тейс. Опять горячий спор с Серебряковым, на этот раз бурный. По воспитанию барышень. Он горячился, да и я ему спуску не давал. Но знаешь, что меня удивило. За Алексея Петровича заступалась Над. Алексеевна. А вся молодежь была на моей стороне. По твоим отзывам о Надежде Алексеевне я этого никак не ожидал.

Был у Серебряковых и у Соф. Ив. Ну Сашочек, вот где тощища и умора. То ли это после Саратова, где больше жизни и простоты, или это самарцы еще без нас прогрессировали, только я положительно не могу этого переваривать, этого пошиба на светскость, этого фатовства и комедианства...

Я не сказал ни слова о том, как вся эта комедь противна, но когда вышел на улицу, тут только я это почувствовал. Луна светила так же ярко, как в последнюю ночь, когда я выезжал из Саратова. И ярче луны озарила меня мысль о том, какое сокровище у меня осталось в Саратове. Ах, Сашура, что может быть ценнее, красивее простоты, правды во всем, в мелочах, в движении, в позах. А искусством и манерностью грации не создашь...»

В Саратове прожили они несколько месяцев. Леля ходил в частную школу. Алексей Аполлонович крутился как белка в колесе, Александра Леонтьевна с беспокойством следила за его хлопотами. Когда она была далеко от него и получала его письма, в которых он описывал свои трудовые подвиги, она всему верила и гордилась им. Здесь же она увидела, что все не так хорошо получается, как он писал об этом. Вскоре обнаружилась, недостача крупных сумм, не подтвержденных никакими документами.