Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

— Ты хоть бы сказал, куда едешь... Мы уж считали, что ты погиб, — выговаривала ему Саша со слезами на глазах.

— Да я и сам не знал, что так далеко уплыву. Понимаешь, что-то нашло на меня, просто так греб и греб, а потом вдруг захотелось куда-то поехать, вот и поехал...

Чем занять графа? — эта мысль беспокоила всех его близких. Пока графиня надумала послать сына в 3аволжское село на поиски кормилицы. Он поехал, но было ясно, что все это ему невыносимо скучно. Его не тянуло и к книгам. Целыми днями Николай сидел и смотрел на Волгу, а то уходил бродить куда-нибудь. Чаще всего разговаривал или ссорился с матерью.

Приехала Екатерина Александровна Тургенева, так как приблизился срок Саши. И вот ночью Саша родила девочку. А утром сидела заплаканная и печальная:

— Он недоволен, что девочка...

И действительно, за утренним чаем Николай Александрович был не в духе, ни с кем не разговаривал, к жене не поднимался и вскоре ушел из дому.

«К Саше нас не пустили, — вспоминает Мария Тургенева. — Саше очень хотелось кормить самой, но ей этого не позволили и взяли кормилицу».

Тургеневы уехали, а Толстые остались зимовать в Кинешме. Осенью Леонтий Борисович ездил к ним поглядеть внучку. Возвратился встревоженный: из рассказов доктора он понял, что граф обращается с Сашей плохо.

Шли годы... Переехали в Самару.

Однажды, вспоминает Мария Леонтьевна, Саша доверилась ей, что занялась сочинительством, пишет роман. И как только Маша приходила, они скрывались в кабинете, где под ключами хранилось начатое Сашей произведение. Маша с захватывающим вниманием прочитывала те страницы, которые Саша написала за минувшие день-два. И как Маша обижалась, если к ее приходу не было ничего нового.

— Почему же не пишешь? — спрашивала она.

— Не могла, — отвечала Саша, — и Маша слышала в ее голосе боль и огорчение. Саша никогда ни на что не жаловалась, ничего не говорила о своей личной жизни.

Печальное настроение Саши объяснялось тем, что граф иронически относился к ее сочинениям и вообще литературным занятиям. И так уж получилось, что она писала как бы секретно, и при нем она избегала разговора на эти темы вообще. Его отношение к ее творчеству больно ранило ее. Причем он почти ничего не читал из написанного ею, считая это пустым занятием.

В рождественские праздники, вспоминает Мария Леонтьевна, часто устраивались балы. Николай Александрович требовал, чтобы Саша присутствовала на них, а она не очень-то любила выезжать из дому.

Однажды Саша поехала на бал одна, граф всегда являлся позже. Как обычно — музыка, танцы, веселье. После двенадцати, когда играли вальс, музыка вдруг смолкла. Все танцующие остановились в недоумении. Вошел граф Толстой. Он был так красив в своем костюме бедуина с белой чалмой на голове, что, как потом говорили, музыканты сделали перерыв, чтобы посмотреть на него. Что-то особо величавое было во всех его движениях, когда он отделился от двери и пошел по залу. И сквозило в его лице какое-то презрение ко всему окружающему. Саша и Маша после ужина с шампанским уехали, как бы предчувствуя, что этот бал закончится грандиозной попойкой и скандалом. А случилось именно так: бал наделал много шума в Самаре. На первом плане в этом скандале был Николай Толстой. «Несмотря на все такие тревожные события, — вспоминает М. Л. Тургенева, — ни тогда, ни после у меня не было злого чувства к Николаю Александровичу. Думаю, что впечатление той пасхальной ночи, когда он метался в бреду, оставило неизгладимое впечатление. Я так думаю, что он мог бы быть и полезным человеком, потому что никто не мог бы отнять у него ума — он был умен».

Часто Толстые жили в имении в семидесяти верстах от Самары. Николай Александрович решил переехать в деревню, ближе к земле, к людям. Он хотел что-то делать, хотел стать влиятельным в уезде, стать предводителем уездного дворянства. Толстые жили в простом одноэтажном, длинном, похожем на барак, бревенчатом доме. Кругом было пусто: ни дворов, ни служб, как обычно в барских усадьбах. Окна небольшие, комнаты тесные, неуютные, Но при всем этом жизнь в семье Толстых протекала спокойно, один за другим рождались дети. Саша повеселела, все время возилась с детьми.

Иногда зимой Толстые жили в Петербурге. Все, казалось, шло обычно, ничто не предвещало драматических событий. Хотя вся родня знала, вспоминает М. Л. Тургенева, что жизнь Саши становилась все тяжелее и тяжелее. Рассказывали, что однажды граф, приехав откуда-то во время ее беременности Стивой, стрелял в нее. От испуга у Саши сделались нервные припадки. Поэтому и рожать пришлось ей под хлороформом, так как боялись нервных суудорог во время родов. Ведь перед этим она схоронила свою любимицу — Пашеньку и глубоко переживала ее смерть.

Как-то летом Саша приехала в Коровино. Она ни на что не жаловалась, точно наложила на себя обет молчания. Перед отъездом пристально рассматривала деревья, кусты, вещи в доме. Создавалось такое впечатление, что Саша прощается со всем, что было ей так дорого и мило. Маша, наблюдавшая за нею, поняла это. Она побежала за каретой, догнала ее, вскочила на подножку и долго целовала Сашу, которая призналась ей, что у нее нет денег на обратную дорогу.

Вскоре до Тургеневых дошел слух, что Саша порвала с графом и ушла к Бострому.

Отец и мать, узнав об этом, были убиты горем. А как же дети? И как все устроится? Началась переписка. Саша понимала, что у родителей не встретит поддержки. Родители всегда исповедовали правило: вышла замуж — терпи, хоть будь мученицей, но до гроба терпи. Мужчина — другое дело, на то он и мужчина. А женщина должна покоряться. И когда Александра Леонтьевна ушла от мужа к Бострому, отец и мать Тургеневы жестоко осудили ее.

13 ноября 1881 года Саша писала отцу из Николаевска:

«Милый папа, с тяжелым сердцем принимаюсь за письмо к вам. Очень, очень грустно признаться, что отец и дочь из таких противоположных лагерей, что совершенно не понимают друг друга, а к этому сознанию я пришла. Все-таки мне хочется надеяться, что любовь, связывающая нас, не погибнет...»

Нет, пусть не плачут и не горюют о ней, она счастлива, так счастлива, как только можно быть счастливой, и ее счастье гораздо полнее, чем думает отец. Она ушла из семьи потому, что там она не могла быть ни хорошей, ни доброй, ни нравственной, она не могла быть ни хорошей женой, ни хорошей матерью. Десять лет назад она чувствовала большую и глубокую любовь к графу. Нет, она не закрывала глаза на его недостатки, она все видела, все замечала, в то время ей казалось, что она может сделать из него настоящего человека, доброго, правдивого, бескорыстного. Она укротит его пылкий нрав, сделает все, чтобы воскресить в нем то здоровое, что в нем заложено природой, она отучит его от дурных наклонностей, привычек. Но сразу столкнулась с прозой жизни, весьма далекой от ее мечтаний. То, на что она надеялась, оказалось иллюзией. Десять долгих лет она вела борьбу с мужем, стараясь перевоспитать его, стараясь внушить ему свои мысли о семье, о детях, о долге. Все было напрасно. Она стала матерью троих детей, автором романа «Неугомонное сердце», правда, еще не опубликованного, и только тогда ее надежды развеялись как дым. В семье все ей оказалось чуждо. Она столкнулась с другими взглядами на жизнь, ее попрекали недостаточно высоким происхождением, презрительно называя «мужичкой». И мужики, как ей рассказывали, бывая в городе, горько покачивали головами, сожалея, как плохо живется молодой барыне. Может быть, нужно было приспосабливаться, смириться со своей горькой участью, но для этого надо перестать быть самой собой, не заниматься творчеством. А это было выше ее сил. Без писательства она уже не могла жить. И она не отказалась от себя, вступила в неравную борьбу, жизнь для нее стала сплошным страданием. Она ничего не могла сделать без того, чтобы ее в чем-то не попрекали. Знал ли отец, какие упреки по ее адресу позволяла себе ее свекровь? Нет, конечно. Не только на нее, но и на своего сына то и дело ополчалась старая графиня, требуя от него выполнения ее советов. Не знал отец и о том, что однажды Саша, обычно кроткая и покорная, написала ей дерзкое письмо, которое и сейчас она помнит слово в слово.