Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

«Как Сашуня все-таки не понимает, — думал Алексей Аполлонович, — что весной один день всю зиму кормит, что не получится жизненного равновесия, если на одну чашу весов поставить день пребывания вместе, а на другую — дать возможность Леле проходить следующий год в училище. Разве можно выбирать в таких случаях? Нет, пора Лелю переводить в Самару. Все ближе будет ездить. Родных и знакомых полно. Неплохой театр. Да в конце концов и с Самарской газетой теснее творческие связи установятся.

Алексей Аполлонович твердо решил при случае поговорить с кем-нибудь из влиятельных самарских деятелей, чтобы пособили ему перевести Лелю из Сызрани в Самару. Правда, он протекций не любил. И сам никогда ими не пользовался, но тут случай особый. Что-то необходимо предпринять.

22 апреля Александра Леонтьевна писала в Сосновку:

« Мне очень жаль, мой дорогой Алешечка, что я тебя огорчила, мне бы хотелось, чтобы между нами все было ясно и безмятежно. Не сердись на меня, если я несправедлива к тебе. Виною этому моя чрезмерная впечатлительность, которая заслоняет собой иногда действительность и не дает правильно судить».

Этим признанием Алексей Аполлонович был вполне доволен, и жизнь пошла своим чередом.

11 мая 1898 года Алексей Аполлонович писал в Сызрань:

«В Самаре я слышал, что Херувимову велено подавать в отставку и прочат вместо него того учителя реального училища, которого ты встречала у Марьи Ивановны... Я думаю, что эта перемена нам на руку будет...» В те же дни в Самаре пытался познакомиться с Хижняковым, инспектором реального училища. Но тот, кто обещал это сделать, внезапно исчез и больше не появлялся. Долго Алексей Аполлонович ходил по Самаре, приглядывался к домам: мысль о покупке дома не покидала его. Жаль, что цена на дома поднялась, и вряд ли ему удастся купить что-нибудь подходящее.

«Может переселенцам продать землю, а дом перевезти сюда, — думал Алексей Аполлонович. — Беда в том, что долго провозишься с этим. Пока будет идти стройка и отделка, Леля успеет окончить реальное училище и уедет из Самары. Вот и перевози сюда, мучайся, а окажется ни к чему. Как ни вертись, а Сосновку продавать придется, года за два как следует распахать землю и продать се, а то переселенцы не ценят крепкую землю».

В мае 1898 года Алеша сдал экзамены за четвертый класс. И на все лето вместе с товарищем по училищу Степой Абрамовым уехал в Сосновку. Беззаботно, весело было им в деревне. Горько расставаться с летом, с родной Сосновкой, со всем привычным и сердечным, что с малых лет окружало его. Скучно и тоскливо становилось у него на душе при мысли о новом учебном годе, о новом училище, о новых учителях. В одну из таких минут он написал стихотворение, посвященное другу, с которым провел лето:

Осенью Александра Леонтьевна и Алеша переехали в Самару: после длительных и унизительных хлопот Алешу перевели в Самарское реальное училище.

Год мелькнул как летний сполох, хотя забот и тревог было не меньше, чем в Сызрани. Но жизнь наладилась и здесь, привычная, хлопотливая. Алексей Аполлонович купил несколько домов, сдавал квартиры, ремонтировал их, ругался с квартирантами, которые не хотели вовремя платить. Александра Леонтьевна писала повести и рассказы, ездила часто в Москву и Петербург для устройства их в издательства. Леля упорно учился, а в свободное время стал писать стихи.

Жили они на Саратовской улице в собственном доме. Двухэтажный особняк на улице Алексей Аполлонович сдавал целиком. А второй дом, во дворе, по левую сторону, такой же вместительный и прочный, с пристройкой, был жилищем Алексея Толстого и его родителей. Во дворе же, на задах — полукругом одноэтажные постройки: флигель, в котором две квартиры тоже сдавались, правда, по меньшей цене; погребицы, каменные сараи при квартирах. Двор небольшой, но уютный. Весь двор был окружен забором. От забора шла густая сиреневая аллея, много было цветов, среди которых царствовали розы.

Наконец-то квартира вполне устраивала Александру Леонтьевну: в ней каждый мог найти себе удобный уголок. По широкой лестнице поднимались на второй этаж, входили в дверь и сразу попадали в большую прихожую, из которой налево была столовая, Лелина комната и кабинет-будуар Александры Леонтьевны, направо из прихожей дверь вела в большую приемную и кабинет Алексея Аполлоновича. Было сухо и тепло: в комнате Лели была голландка, а в прихожей красивая печь, украшенная красивыми изразцами.

И мало кто думал в то время, что этот дом по Саратовской через сто лет станет первым музеем великого русского писателя Алексея Николаевича Толстого. И пока никто об этом даже и не догадывался. Даже его мать, питавшая лишь слабые надежды сделать из скромного «реалиста» со временем писателя-реалиста.

9 февраля 1900 года умер отец Алексея — граф Николай Александрович Толстой.

27 февраля в Самаре Алексей вместе с матерью и многочисленными родственниками присутствовали на его похоронах. Впервые за это время Алексей Толстой услышал добрые слова о своем отце. Его вспоминали как значительного человека, замечательного хозяина, доброго товарища, честного и бескорыстного, о нем говорили как об умном и серьезном предводителе дворянства...

Слушая эти слова, Алексей не испытывал даже удивления. Он смотрел на своих братьев, на сестру Елизавету с непонятным ему чувством: родные братья и сестра, родные и по матери, и по отцу, а как непохожи они на него и на тех, кто все эти годы окружал его. Его родные братья и сестра не испытывали такую нужду, как его мать и отчим, а вместе с ними и он, Алексей Толстой.

Здесь, среди собравшихся на похороны графа Толстого, Алексей чувствовал себя чужим. Отец так и не захотел повидаться с ним, хотя и не позабыл о нем в своем завещании. Еще при жизни он не препятствовал занесению Алексея Толстого в дворянскую книгу, а после его смерти Алексей Толстой получал по наследству громкое имя отца с его графским титулом и тридцать тысяч рублей. Это было не так уж плохо, если учесть, что Александра Леонтьевна и Бостром всю жизнь еле-еле сводили концы с концами и только что вынуждены были продать заложенную и перезаложенную Сосновку. Да и вообще к этому времени Александра Леонтьевна горько разочаровалась в своем «ненаглядном красавце», оказавшемся во многом не тем, за кого он выдавал себя в годы юности. Он умел красиво говорить о жизни, но все его попытки провести в жизнь свои мечтания лопались, кончались крахом.

Алексей совсем не знал своего отца. И перенес смерть его без особых огорчений. Но теперь у него есть имя, известное далеко за пределами России, есть деньги, а значит, и спокойное будущее, которого будет, по крайней мере, вполне достаточно для окончания учебы в институте. И если раньше он как-то не всерьез относился к своему писательству, то именно в этом году, казалось бы, все переменилось.