Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

— Нет, он в Сосновке... Пойдем обедать.

Алеша сел за стол, с удовольствием выпил рюмку вина, крякнул, совсем как взрослый, и с отменным усердием стал есть. Доктор Бадигин обнаружил у него первые признаки катарального состояния желудка, и потому матушка купила ему бутылку легкого вина «Виши». Хороший доктор, — подумал Алеша, — порекомендовал пить все эти три месяца — март, апрель, май, пока мы в городе...

— Ты попробуй, Леля, яблоки, ведь сосновские, очень на вкус приятные. Дорогой чуть-чуть подмерз в них рассол, но сами яблоки не тронулись и очень вкусны.

— Ну а что папутя пишет-то? Письмо-то, письмо-то н прислал?

— Да все то же... Присмотрел по дороге от нас в Екатериновке небольшой амбар для семян на пашне. Именно такой, какой нужно. Послал туда тринадцать подвод. Сам следил за погрузкой. Поднялась вьюга, буран. Сам еле-еле добрался, но с полпути побросали воза и лишь на третий день пригнали подорожных лошадей на хутор, и лошади, конечно, ни на что не похожи. Теперь некоторых лечат. А воза так и брошены на произвол судьбы, и утешается тем, что не только одни наши воза, много их по дороге стоят в эту пургу.

Пишет, нанял на месяц кузнеца, чтобы подешевле и побольше сработать ремонт к лету...

— Боюсь, мама, из этого ничего у него не выйдет. Опять что-нибудь непременно случится, или кузнец запьет, или кузницу украдут, не знаю что, но что-то будет. У папы всегда что-нибудь произойдет, всегда какие-то неблагополучия. Дел завел до пропасти, а помощников хороших нет. Вот все у нас и кувырком идет.

— Нет, Леля, ты не совсем прав. А может, я виновата, что передала тебе о его неудачах. Но он пишет и о том, что его очень радует Бриллиант, помнишь, он рос таким дураком, на поводу артачился как кляча. И заезжать его было трудно, но папа совсем недавно взялся за него вплотную. И теперь, пишет, это прелесть что за лошадь. Выездилась, как дрессированная, и добра и сильна. Как-то он ездил в Утевку на нем с пристяжной, так чистым рысаком бежал, и это на третьем году. Так рано у него еще никогда не бежали. И о Богатыре пишет, что тот у него с третьего раза пошел на вожжах, как самая умная старая лошадь. Так что в Сосновке, видишь, не одни провалы и неблагополучия. Ты смотри на вещи со всех сторон, мысленно поворачивай их и рассматривай. Тогда ты увидишь не только темное, грязное, но и светлое, чистое. А главное, Лелюша, никогда не забывай, что он так много сил отдает ради нас с тобой, ночами не спит, зачастую вовремя не поест, а знаешь, как это отзывается на здоровье, на характере, настроении...

— Ну что ты, мамутя, я вовсе и не критикую его. Вот этот жеребец, только что купленный, разве плох? С его покупкой вся наша конюшня как-то облагородилась. Правда?

— Да, конечно... Мне так бывает его жаль, столько у нас было надежд, мечтаний, и ничто не осуществилось. Он хотел пользу людям приносить, но в наших условиях это почти невозможно. Вот и стал он заниматься только хозяйством. А ведь он же мог стать и писателем, и ученым. Сколько он книг прочитал, был в курсе всех новых концепций. Сейчас уже не то, жизнь его измотала, Леля. Ты уже становишься совсем большим, ты что-то уже должен понимать..

— А я что? Разве я не люблю его? Только почему у Медведевых на хуторе все получается, а у нас много прорех?

— И Медведевым тоже, видно, придется продавать свой хутор... Такое уж время, Леля. Новое время требует других методов руководства хозяйством. И мы уже не справляемся. Нужны другие люди, другая хватка... Сколько времени он тратит на поездки, мечется туда-сюда. Вот опять собирается везти свинину и хлеб в Самару. А что делать-то, Лелюша, на два дома живем...

Не успела Анюта убрать со стола, как пришел Абрамов делать уроки. Александра Леонтьевна всегда бывала рада его приходу. Ей нравился этот не по годам серьезный мальчик. В нем чисто мужицкое упорство в работе. И хоть способности у него не блестящие, но успевает лучше Лели. Вот вчера в одно время они решали геометрическую задачу, Леля решил ее раньше, но в его решении не было основательности, глубины, больше интуиции, находчивости, а в объяснении Абрамова она услышала продуманность, четкость и логичность. Упорство в достижении цели — хорошая черта характера, думала Александра Леонтьевна. Жаль, этого не хватает Леле. Может, знакомство с этим мальчиком окажет благодетельное влияние на Лелю. Жаль только, что Абрамов живет так ужасно далеко — двадцать пять минут скорой ходьбы. И Леля как-то переменился, не огрызается, ведет себя хорошо, слушается, во всяком случае, замечала она не раз, изо всех сил старается слушаться, а если не послушается, то сразу опомнится и поспешит сделать, что она велела. То ли разговор с отцом, то ли влияние Абрамова, то ли действительно взрослеет... Во всяком случае, налегать на него не стоит...

Александра Леонтьевна первые дни никуда не выходила из новой квартиры, наслаждаясь наступившим покоем. В квартире тепло, сухо, равномерно распределена температура, и, слава богу, ниоткуда не дует. Только в кухне холодно, но и это не большая беда: Анюта будет спать у них в комнатах. Да и Маше теперь есть где остановиться, когда приедет.

Мария Леонтьевна заехала к ним из Симбирска, по дороге в Петербург. Как всегда, энергична и полна всяческих планов. Алеша очень любил ее. Она редко спрашивала об учебе его самого, предпочитая узнавать об этом у матери. И это вполне устраивало его. Не всегда приятно говорить об учебе со взрослыми — надо что-то объяснять, в чем-то оправдываться, а тетя Маша все понимает.

Хорошо вот так посидеть с ней и послушать, обязательно что-нибудь интересное расскажет.

— Сидим как-то вечером за чаем, — говорила она, — метель, ни зги не видно, только ветер свищет. Приходит кухарка и говорит: кто-то приехал, мужчина, спрашивает меня. «Кого бы это занесло в такое время, — подумала я, — верно, на огонек ехал, сбившись с пути». Входит мужчина высокого росту, черный, и рекомендуется: присяжный поверенный Струков. Ну что ж, приняли, стали чаем поить, удивилась, что в такой буран решился ехать. Он объяснил, что ненадолго приехал в наши края и имеет сделать мне предложение похлопотать о Тургеневе для унаследования его после смерти Бориса. «Это дело безнадежно, — говорю я, — столько долгов, не стоит связываться». — «Я изучил это дело и не нахожу его совершенно безнадежным, попытать можно. Все зависит, как суд посмотрит на долги, а я трудные дела люблю. Вот и предлагаю свои услуги». — «Мне и платить-то нечем», — отвечаю я. «Ну, с платежами — когда что будет да если выиграю. Решайте — дадите доверенность или нет. Если решите дать, то я остановился у Волкова (помнишь, сосед-помещик?). Может, завтра к Волкову и придете». После этого уехал. Все мы были озадачены. Чудак какой-то, решили мы. Петр Афанасьевич посоветовал дать доверенность, раз у него есть охота к таким трудным делам. Еще раз с ним поговорила, уже в Симбирске, где писала доверенность, и ты знаешь, почувствовала к нему доверие. Только сказала, что по судам мы не будем таскаться. Ну, вот и все. А что мы теряем-то? Все равно ведь дело пропащее. В Симбирске я узнала, что Струков выиграл несколько безнадежных дел и его там побаиваются...