Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

А между тем внешне ничто не предвещало военного столкновения двух государств. Став «самодержцем» Русской земли, Ярослав унаследовал вполне дружеские отношения, которые связывали с Византией его брата Мстислава Черниговского. Свидетельством тому и деятельность византийских мастеров в стольном Киеве, и приезд на Русь грека Феопемпта. Русские наемники по-прежнему служили в войске императоров; русские купцы совершали регулярные поездки в Константинополь, столицу Империи, по торговым и иным делам. После исторической победы Ярослава над печенегами путь по Днепру «В Греки» стал безопаснее, поскольку печенеги уже не имели возможности нападать на русские караваны возле днепровских порогов, и это, несомненно, способствовало оживлению русско-византийской торговли.

После 1036 года князь Ярослав в основном продолжил прежний внешнеполитический курс. Западное - традиционное для него как для новгородского и киевского князя - направление внешней политики привлекало его внимание в гораздо большей степени, чем отношения с Византией, - по крайней мере, такой вывод можно сделать, если обратиться к летописям. До начала русско-византийской войны 1043 года Ярослав совершил последовательно три больших военных похода: в земли ятвягов, Литву и Мазовию (северовосточную Польшу). Если взглянуть на карту и вспомнить к тому же о походе его сына Владимира на финское племя емь в 1042 году, то становится ясно: князь Ярослав проводил целенаправленную политику распространения своей власти на соседние с Русью земли, прежде всего Прибалтику, стремясь поставить под свой контроль торговые пути по Неману, Западному Бугу и другим рекам, связывавшим Русь с европейскими странами. При этом Ярослав каждый раз очень точно выбирал направление для нанесения очередного удара, используя прежде всего нестабильность ситуации в Польше, которая исторически являлась главным противником Руси на западе. А потому, прежде чем говорить о византийском походе Ярослава, поговорим более подробно о европейских делах в целом и о политике, проводимой князем в конце 30-х - начале 40-х годов XI века.

К 1037 году - времени наибольших политических успехов Ярослава - Польша окончательно погрузилась в пучину полнейшей анархии. Предполагаемый преемник и старший сын Мешка 11 князь Болеслав (1034- 1037?), вошедший в польскую историю под именем Болеслава Забытого, так и не сумел удержать доставшуюся ему власть. «Он, до того, как был коронован, принес своей матери немало позора…» - писал о Болеславе автор Великопольской хроники, а затем так объяснял причины забвения этого неудачливого правителя: «Болеслав… вследствие своей свирепости и множества преступных деяний, хотя и был отмечен королевской диадемой, плохо кончил свою жизнь и не числится в списках королей и правителей Польши. После его смерти в Польском королевстве возникло много смут и войн, больше междоусобных, чем внешних»1. Образно говоря, в стране началось восстание всех против всех: озлобленное и вконец разоренное население выступило и против представителей правящей династии Пястов, и против феодалов, все более закабаляющих и разоряющих народ, и особенно против католической Церкви. «…Рабы поднялись против своих господ, вольноотпущенники - против знатных, возвысив себя до положения господ, - с горечью восклицал Галл Аноним, - одних они, в свою очередь, превратили в рабов, других убили, вероломно взяли себе их жен, преступно захватили их должности. Кроме того, отрекшись от католической веры, о чем мы не можем даже говорить без дрожи в голосе, подняли мятеж против епископов и служителей Бога; из них некоторых убили более достойным способом - мечом, а других, как бы заслуживающих более презренную смерть, побили камнями. В конце концов Польша была доведена до такого разорения, как своими людьми, так и чужестранцами, что почти совсем лишилась всех своих богатств и людей… Те же, кто спасся от врагов и избежал мятежа своих слуг, бежали за Вислу в Мазовию, и вышеназванные города (Гнезно и Познань. - А. К) оставались безлюдными так долго, что в церкви святого мученика Адальберта и святого апостола Петра (то есть в кафедральных соборах названных городов. - А. К) дикие звери устроили себе логово»2.

О восстании в Польше рассказывают и русские источники - прежде всего потому, что восстание это затронуло судьбы многих русских людей, не по своей воле оказавшихся на чужбине. «В это же время умер Болеслав Великий в Лясех, и бысть мятеж в земле Лядской: восстали люди, перебили епископов, и попов, и бояр своих, и бысть в них мятеж», - сообщает летописец, права, под ошибочным 6538 (1030) годом и явно путая Болеслава Великого с его малоизвестным (тем более на Руси) внукомЗ. Еще более мрачные подробности происходящего приводятся в Слове о преподобном Моисее Угрине, входящем в Киева-Печерский патерик. Как мы помним, Моисей, один из слуг князя Бориса Владимировича, был вывезен в Польшу в числе пленных, захваченных в Киеве князем Болеславом Великим, и в конце концов достался некой полячке, муж которой погиб в сражении на Буге. Богатая и красивая вдова воспылала к пленнику страстью, однако преподобный с твердостью отверг все ее бесстыдные домогательства и понуждения. Более того, Моисей принял пострижение от некоего иеромонаха, забредшего в Польшу с Афона, после чего склонить его к плотскому греху оказалось совершенно невозможно. Доведенная похотью до отчаяния женщина решилась на непоправимое: «повелел ему тайные уды урезати», то есть оскопить несчастного. Болеслав же, рассказывает автор Патерика (также, очевидно, смешивая двух Болеславов), из-за прежней любви потакая этой женщине, «Воздвиг гонение велие на черноризцев и изгнал всех их от области своей… Вскоре, в едину ночь, Болеслав напрасно (внезапно. - А. К) умре, и бысть мятеж велик во всей Лядской земле: и восстали люди, избили епископов своих и бояр своих… Тогда и сию жену убили… Сего раи Моисея это случилось», - заканчивает свой рассказ древнерусский книжник.

Неудивительно, что трудностями, переживаемыми Польшей, воспользовались ее соседи. В 1038 году чешский князь Бржетислав вторгся в Польшу, «И подобно тому, как буя, нарастая, свирепствует, повергая все, так и он резней, грабежом и пожаром опустошал деревни и силой врывается в укрепления. Вступив в главный город поляков Краков, он разорил его до основания и завладел его богатствами… Он предал огню также и остальные города, сравняв их с землей». Удивительно, но эти слова принадлежат не польскому, а чешскому хронисту, отметившему, помимо прочего, «безрассудство чехов», готовых в завоеванной стране «Творить все дозволенное и недозволенное». Войско Бржетислава захватило также Гнезно, тогдашнюю столицу Польши, и Познань; из страны была вывезена главная польская святыня - мощи святого Адальберта, а также мощи его брата, епископа Гауденция, и других святых5.