Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Вероятно, еще в ходе ятвяжской войны князь Ярослав вполне осознал угрозу своим интересам, исходившую от самозваного мазовецкого князя Моислава, «человека деятельного и сильного, душой необузданного и привычного к военному делу», как характеризует его польский хронист. Кем был этот Моислав, мы точно не знаем. Иногда полагают, что он происходил из мазовецкого княжеского рода или даже принадлежал к роду Пястов, но источники говорят о нем всего лишь как о виночерпии и слуге князя Мешка 11; после смерти последнего, он «ПО своему собственному убеждению стал во главе мазовшан как их князь»14. Мазовия, единственная часть Польши, не затронутая войнами и мятежами, могла и в самом деле превратиться в сильнейшее государство в регионе, тем более что Моислав проводил решительную и энергичную политик, нацеленную на укрепление своего влияния как в самой Польше, так и в соседних с нею землях. Он сумел заключить военный союз со славянами-поморянами, а также с ятвягами и, возможно, литовца-ми15; таким образом, в Прибалтике сложилась сильная коалиция как христианских, так и языческих племен, одинаково враждебная и Польше, и Руси.

Перспектива создания сильного Мазовецкого государства на самых границах своей земли никак не могла устроить русского князя. Объективно Ярослав оказался заинтересован в укреплении в Польше власти Казимира и возвращении ему Мазовии. Вероятно, именно он и предложил законному польскому князю свой союз - разумеется, на известных условиях, главным из которых должно было стать признание новой границы Киевского государства, установившейся после присоединения Червенских градов, а также, возможно, исключительных интересов Руси в ятвяжских и литовских землях*. По обычаю, союз двух государств надлежало скрепить династическим браком - и действительно, около 1039 года двадцатидвух- или двадцатитрехлетний Казимир (он родился в июле 1016 года) женился на единокровной сестре Ярослава княгине Марии-Добронеге, которая была старше своего жениха по крайней мере на несколько лет (Мария появилась на свет не позднее 1011 года). [* По сведениям В. Н. Татищева, союз двух государств был направлен не только против мазовшан, но также против чехов и пруссов: «…а Ярослав обещал ему (Казимиру. - А. К.) помогать на чехов, мозовшан и прус» 16].

(Русские летописи сообщают о русско-польском союзе под 1043 или 1041 годом, но без точной даты: «В си же времена отдал Ярослав сестру свою за Казимира, и отдал Казимир за вено (выкуп за невесту. - А. К.) людей 8 сот, которых полонил Болеслав, победив Ярослава»17. Выражение «В си же времена» показывает, что летописец точно не знал, когда именно произошло бракосочетание, и объединил под одним годом разновременные события. Как это нередко бывает, точную дату приводит иностранный источник - так называемый Саксонский аннаист, анонимный автор, писавший во второй половине XII века, но включивший в свой труд фрагменты более ранних Источников. Польский герцог Казимир, отмечает он в своих анналах под 1039 годом, «вернувшись на родину, бы охотно принят поляками, а в жены взял себе дочь короля Руси, от которой имел двух сыновей - Владислава и Болеслава»18. Названная немецким хронистом дата может быть несколько уточнена. Дело в том, что сыновья Казимира и Марии, родившиеся в этом браке, Болеслав (будущий польский князь Болеслав II Смелый, или Щедрый) и Владислав-Герман (также будущий правитель Польши) появились на свет соответственно в 1039 и 1040 годах, а следовательно, сам брак мог быть заключен не позднее самого начала 1039 года - то есть, вероятно, даже еще до утверждения Казимира в Польше19.)

Мария-Добронега далеко не первой из сестер Ярослава очутилась в Польше. Наверное, давая свое согласие на брак, Ярослав вспоминал о трагической участи Предсла-вы - ведь возвращение остатков русского полона 1018 года (увы, кается, уже без Предславы) стало одним из условий заключения союзного договора. (Отметим, кстати, что о возвращении тех ляхов, которые были выведены Ярославом в 1031 году из завоеванной им Червенской области, речи даже не шло - это очень наглядно показывает соотношение сил в новом русско-польском союзе.) Но если Предслава была искренне любима им, то к Марии Ярослав едва ли мог питать особо теплые чувства. Дочь греческой царицы, она служила ему лишь инструментом, необходимым для осуществления весьма полезной политической комбинации. Тем не менее Ярослав сделал все возможное, чтобы судьба сестры на ее новой родине сложилась благополучно. Помимо военной помощи, Марля-Добронега принесла своему супругу приданое, причем столь богатое, что, по словам польских хронистов, можно было говорить о настоящем «обогащении королевства благодаря такому блестящему браку». В известном смысле эти богатства можно рассматривать и как финансовую помощь, предоставленную Ярославом своему зятю в борьбе за власть. Напомним, что сам Ярослав также оказывался в похожем положении, и именно помощь тестя - конунга Олава Шведского - помогла ему добиться власти на Русью.

Церемония бракосочетания, на которой, конечно, присутствовали и представители Ярослава, проходила не в разоренном Гнезно, но в Кракове, и отличалась исключительной пышностью и весельем. Как рассказывает Ян Длугош, там же в Кракове, в кафедральном соборе, Мария Владимировна торжественно отреклась от греческого закона, в котором была воспитана с детства, и, омывшись в купели, восприняла закон католический; при этом ей будто бы было дано новое имя - Доброгнева (именно так у Длугоша)20. Впрочем, последнее утверждение польского историка едва ли соответствует действительности: имя Мария упоминается в официальном документе - письме римского папы Бенедикта IX, а значит, именно его русская княжна носила в католичестве21.

По утверждению польских хронистов, Марля-Добронега стала ревностной католичкой и доброй женой своему супругу Казимиру. Помимо Болеслава и Владислава-Германа, она родила еще двоих сыновей, Мешко и Отона (оставшихся бездетными), а также дочь Свентославу, вышедшую впоследствии замуж за чешского короля Братислава. В Польше, конечно, помнили о том, что Мария была дочерью багрянородной Анны, сестры византийских императоров Василия 11 и Константина VIII, а значит, благодаря «русском» браку Казимира в жилах польских князей отныне стала течь и царская кровь*. [* Впрочем, определенные сомнения на этот счет остаются: о том, что Мария была дочерью Анны, из польских хронистов сообщает только Ян Длугош, которому были известны и русские источники].

Ярослав же в лице своего зятя получил надежного союзника, заступившего место прежнего недруга Руси. Вскоре после заключения брака на Русь из Польши был возвращен «русский полою», точнее, те немногие, ко уцелел в тяжелой неволе и бурных событиях смуты и безвластия; всего, по свидетельству русских летописей, таких набралось 800 человек, не считая жен и детей22. По условиям договора, все они рассматривались как «вено» (выкуп) за невесту. В число этих людей вошел и известный нам Моисей Угрин. Несколько позже, в Киеве, он встретится с иноком Антонием, еще одним постриженником афонской обители, и станет одним из первых его сподвижников, насельников основанного Антонием Киевского Печерского монастыря.