Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Так и иначе, но брат Мешка недолго продержался у власти. Хильесхаймский автор рассказывает о том, как Бесприм (под которым, может быть, следует понимать Отона) поспешил выполнить все требования императора Конрада: он отказался от короны и отослал ее в Германию вместе с женой Мешка Рихезой, а себя объявил вассалом германского императора. Этот явный акт капитуляции перед Империей, а также неумеренная жесткость нового правителя Польши вызвали взрыв возмущения в стране, которым умело воспользовались политические противник нового польского князя, и прежде всего сам Мешка. «В том же году, - продолжает автор Хильесхаймск анналов под 1032 годом, - Бесприм проявил жестокость и тиранство, что привело его, не без участия в этом братьев, к смерти, а Мешка без задержки вернулся домой». Впрочем, и сам Мешка вынужден был искать поддержки у императора Конрада. 7 июля 1032 года на сьезе в Мерзебурге он публично ося от претензий на королевскую корону. Вскоре, однако, он нарушил условия договора, заключенного с императором, но естественный ход событий бы прерван еще раз. В 1034 году Мешка был убит, и в Польше началась подлинная анархия, завершившаяся лишь в l038/39 году с отверждением на престоле князя Казимира.

Суд по всему, после похода 103 1 года Ярослав не вмешивался прямо в польские дела, удовлетворившись выполнением своей главной задачи - возвращением под власть Киева Червенских градов. Теперь нужно было обустраивать их, утверждать здесь свою власть. Как всегда в подобных случаях, он довольствовался меньшим, предпочитал, что называется, синицу в руках журавлю в небе.

Союзнические отношения князя Ярослава с императором Конрадом, по-видимому, сохранялись и после 1031 го-да41. Можно думать, что именно признание со стороны Империи суверенитета Руси над Червенскими градами стало компенсацией за невмешательство русских князей во внутренние дела собственно Польши. Но до прочного мира между Русью и Польшей было еще далеко. Ни Мешко, ни сменивший его на польском престоле Болеслав Забытый, по-видимому, так и не признали новой русско-польской границы. Во всяком случае, русский полон, захваченный Болеславом Великим еще в 1018 году, оставался в Польше в течение следующего десятилетия и был возвращен на Русь лишь при князе Казимире Восстановителе.

Что же касается польского полона, захваченного русскими князьями в Червенской области, то о его судьбе рассказывает русская летопись, текст которой мы привели выше. Очевидно, что переселение ляхов из Побужья (Червенских градов) должно было усилить русское влияние в этом крае. (Исследователи отмечают, что само понятие «Червенские грады» после событий 103 1 года исчезает из источников42.) Не менее важным для Ярослава было и укрепление своей южной границы за счет размещения там постоянного и всецело зависящего от княжеской власти населения. Подобную политику русские князья проводили и до, и после Ярослава. Так, в свое время отец Ярослава Владимир Святой заселял города по Десне, Остру, Трубежу, Суле и другим рекам на русско-печенежском пограничье «лучшими людьми» из чуди, кривичей, новгородских словен и иных славянских и угро-финских племен. Переселенцы волей-неволей становились оплотом княжеской власти в новой для себя местности.

Ярослав расселил «своих» ляхов по Роси - правому притоку Днепра*. [* В. Н. Татищев сообщает, что пленные поляки были расселены и «около Чернигова». Если это известие верно, то оно, по-видимому, имеет в виду ту часть польского полона, которая досталась князю Мстиславу]. (Археологи действительно находят здесь явные следы западнославянской культуры43.) Устье этой реки издавна принадлежало Руси: там располагался город Родня (или Родень), старый языческий центр полян, упомянутый летописцем под 980 годом. Однако отец Ярослава князь Владимир создавал оборонительный пояс из городов-крепостей на Правобережье значительно севернее: по реке Стегне. При Ярославе южная граница Руси отодвинулась почти на день пути - это было громадным завоеванием, важнейшим результатом двух десятилетий мира с кочевниками южнорусских степей. В полной мере результаты строительства новой линии укреплений по реке Рось скажутся уже после смерти князя Ярослава, при его внуках и правнуках, когда начнутся изнурительные войны с новыми хозяевами Степи, половцами, и именно «росские грады» примут на себя главный удар воинственных степняков.

Автор «Повести временных лет» сообщает· о строительстве новых княжеских городов на южном порубежье под 1032 годом, отмечая при этом личное участие князя: «Ярослав начал ставить города по Руси». Конечно, строительство заняло не один год, но летописец определенно связывал начало этого процесса с завершением польского похода. Два города, поставленные Ярославом, называет под тем же 1032 годом Тверская летопись: это Корсунь на реке Рось и Треполь на Стугне44. Но главным из «росских градов», несомненно, стал Юрьев, который - как и одноименный город в Чудской земле - получил свое название по христианскому имени князя Ярослава Владимировича. Как установили археологи, Юрьев Русский находился на месте нынешней Белой Церкви в Киевской области Украины. Этому городу сужено было стать главным оплотом Древнерусского государства на границе со Степью, а также центром особой Поросекой епархии, созданной Ярославом. Расположенная на самом юге Русского государства и не имевшая четко обозначенных границ, эта епархия была обращена в сторону необозримой Степи, pares infdelium («пределов неверных») и создана с очевидными миссионерскими целями. Юрьевский епископ, как и глава соседней белгородской епархии, стал викарием Киевской митрополии, то есть призван был замещать киевского митрополита в случае его отсутствия45.

Отметим, между прочим, одно обстоятельство, кажущееся весьма многозначительным: если во время ростовского княжения Ярослав назвал основанный им город своим княжеским именем - Ярославль, то теперь основанные им города получали названия по имени его христианского свято-

го - Юрьев, или, точнее, Гюргев. Можно полагать, что изменения в наречении новых градов отразили какие-то существенные и вполне ощутимые сдвиги, произошедшие в сознании русского князя. Но о них мы поговорим позже.

Завершая рассказ о внешней политике князя Ярослава в конце 20-х - первой половине 30-х годов XI века, нельзя не упомянуть еще об одном его военном походе, уникальное известие о котором сохранилось в Никоновcкой летописи. Под 1029-м, «мирным», годом летописец X века записал следующее: «Ярослав ходил на ясы и взял их. Сие же лето бысть мирно по всей земле Русской, отвсюду»46.

Очевидное противоречие, содержащееся в летописной статье, свидетельствует о соединении в ней дву разны источников. Относительно мира «по всей земле Русской» все ясно: об этом, напомним, сообщает под тем же 1029 годом и автор «Повести временных лет». Но откуда извлечено известие о походе Ярослава на ясов, то есть на аланов, живших в Предкавказье и на Северном Кавказе?