Дебра Мерк - Девочка в гараже [Реальная история приемной мамы] [litres]

Я уставилась на желтый телефонный аппарат. Я боялась подходить. Все и так уже плохо. Что мне еще теперь скажут? Кто звонит в такую рань? Но я метнулась к телефону и схватила трубку, пока звон не перебудил весь дом.

– Алло, дом семьи Мерк, – мой голос звучал тихо и вяло.

– Алло. Говорят из следственного изолятора округа Натрона, – включился записанный голос. – Вам звонит одна из заключенных, звонок за ваш счет. Если вы готовы оплатить его, скажите «да». Если нет, просто повесьте трубку.

Одна из заключенных? Эти слова будто лопнули у меня внутри, разрывая тело. Я помнила лишь одну заключенную – ту самую, вокруг которой мои мысли вертелись всю ночь. Изнутри на глаза давило все сильнее. Я невольно стиснула зубы. Я не могла сглотнуть.

Это шутка? Мне звонит Карен? Ужаснувшись самой мысли, я вцепилась в телефон. Да, это шутка! Я повернулась к стене – положить трубку. Она что, вправду думала, что я возьму на себя расходы и приму ее звонок? На что она надеялась? Спятила? С вихрем таких мыслей я отдернула трубку от уха и поднесла ее к рычагу.

– Еще чего! – шепотом выпалила я, собираясь положить трубку.

И в этот миг в голове у меня прозвучал голос: «А если бы она звонила Мне, принял бы Я ее звонок?» Я узнала этот голос сердцем: Иисус. Я замерла. «Ты – Мои руки, Мои ноги, Мой голос. Заговоришь ли ты от Моего имени – или нет?»

И я поняла, что должна принять звонок.

– Господи, будь со мной. Одна я не справлюсь, – шепнула я. Подняв взгляд к небесам, я услышала собственное твердое «да» – ответ в трубку и ответ Иисусу.

– Дебра? Дебра, вы меня слышите? – зазвучал на другом конце провода знакомый голос Карен.

– Да, слышу, – мне едва удалось выговорить эти слова. Плечи поникли. Зубы разжались. Я сдалась. Об этом свидетельствовали мой голос и тело. Но так ли это? Или я просто подчинилась моему Господу?

– Вы приедете со мной повидаться? – отчаянно, чуть не плача попросила Карен. – Мне правда нужно с вами увидеться.

Мне хотелось прямо через телефон дотянуться до нее, вцепиться ей в глотку, вырвать у нее сердце, разбить ей голову о стену, заорать ей в лицо: «Совсем рехнулась, тварь?»

Мир замер, время застыло. Я силилась осознать смысл ее дерзкой просьбы. Приеду ли я с ней повидаться? Дикая ярость выплеснулась из какого-то тайного и темного уголка моей души. Повидаться с ней? Мне хотелось прямо через телефон дотянуться до нее, вцепиться ей в глотку, вырвать у нее сердце, разбить ей голову о стену, заорать ей в лицо: «Совсем рехнулась, тварь?» И вдруг моя ярость затихла в мгновение ока, сменившись отзвуком слов: «Ты – Мои руки, Мои ноги, Мой голос. Заговоришь ли ты от Моего имени – или нет?»

– Не знаю. Посмотрим, – с этими бесцеремонно-честными словами я повесила трубку. Я не знала, что еще сказать. Решать, ехать или нет, не только мне одной. Что скажет Эл? Что скажут дети? Но почему-то уже в тот миг я знала, что поеду.

Но что мне ей сказать?

Прошло около двадцати четырех часов с тех пор, как мы услышали известие о Ханне и, наверное, часов двенадцать после утреннего звонка Карен. Мы ужинали. Сердца рвались в клочья от безмолвного горя. Сэди, Хелен, Чарльз и даже наша приемная дочь вяло ковырялись в тарелках. Эл едва притронулся к ужину, мне кусок не шел в горло. Никому не хотелось есть, но никто не спешил вставать и уходить от утешительного присутствия близких.

Я взглянула на часы. Посещения в следственном изоляторе заканчивались в девять вечера. Чтобы увидеться с Карен, следовало выехать не позже восьми. Значит, оставалось еще полчаса – доесть и вымыть посуду. Я старалась не спешить и не выглядеть встревоженной. Для краткого посещения мне с лихвой хватит времени.

Днем мы с Элом говорили о моей поездке к Карен. На мой вопрос он содрогнулся, потом строго взглянул на меня. Казалось, он шокирован уже тем, что я задумалась, стоит ли ехать.

– Деб, ты недостаточно натерпелась? Ну что она может тебе сказать? Что скажешь ей ты? Не хочу смотреть, как ты снова мучаешься только ради того, чтобы Карен полегчало.

Разумно. Я сама считала так же. Весь день меня рвали на части внутренние противоречия. Меня душила ярость, мне не хотелось иметь к Карен ни малейшего отношения. Пусть сгниет одна за решеткой. Она еще не то заслужила. Но мне хотелось быть такой, какой хотел меня видеть Бог, – наглядным примером Его милости. Я не могла игнорировать Его послание. Оно мне было не по душе, но отвергнуть его я не могла.

– Я могу сказать только одно: во время нашего с Карен разговора я ощутила, как Святой Дух побуждает меня поехать.

Эл качал головой. Он словно не желал меня слушать. Нет, он не сомневался в том, что я действительно слышала. Но он оберегал меня, злился на Карен и с трудом мог согласиться с тем, что поехать я все-таки должна. Он попросил время подумать. Я поняла. И за несколько минут до ужина он, пускай и нехотя, согласился.

Последние тарелки поставлены в шкаф. Кухонный стол начисто вытерт. Я сняла фартук и повесила его на крючок. Дети уже справились со своими обязанностями и ушли в гостиную смотреть телевизор. Эл пошел с ними, устроившись кресле.

– Ребята, я съезжу повидаться кое с кем. Постараюсь вернуться поскорее и досмотреть вместе с вами конец фильма, – бодро сказала я и потянулась за ключами и сумочкой, надеясь услышать в ответ только: «Ладно, пока, мам».

– К кому ты едешь? – окликнул меня Чарльз, когда я уже взялась за дверную ручку. Я замерла.

– Просто к знакомой. Скоро вернусь, – я рассчитывала покинуть дом до того, как посыплются вопросы.

– Ты едешь в тюрьму? – спросила Хелен с укором.

Прямого ответа мне хотелось избежать. Как же тогда ответить? Своим замешательством я только сильнее насторожила всех.

– Ты встречаешься с Карен? – Чарльз резко сел. И все дети вдруг обернулись и уставились на меня.

– Да, с ней.

Сэди покачала головой, широкими шагами ушла к себе и хлопнула дверью. Чарльз и Хелен, застыв, смотрели на меня во все глаза. Их щеки покраснели.

– Зачем? – Хелен чуть повысила голос.

– Я уверена, что так хочет Бог.

Что еще я могла сказать? Ведь это правда.

Чарльз покачал головой и снова улегся на ковер. Хелен так и смотрела на меня, будто не веря глазам. Эл тоже глядел на меня и молчал.

Да, их негодование справедливо. Как могла их мать тратить время на человека, совершившего немыслимое? Я понимала: теперь не время устраивать психологические беседы, помогая им справиться с гневом и болью. Мне бы со своими совладать. Я могла лишь молиться за детей и за Эла.

Да, я постаралась объяснить, что мне, как христианке, надлежит поехать и сделать то, чего ждет от меня Бог. Но они не понимали. Их вера была еще слишком юной и незрелой. Они еще не сталкивались с испытаниями, которые допускает в нашу жизнь Бог, чтобы еще больше доверять Ему и возрастать в вере.