Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Создав себе такой интерьер, Алексей пребывал в тяжелой меланхолии. Нет ничего удивительного в том, что новое свое жилище он невзлюбил, и не любил чем дальше, тем больше. Он возвращался к себе лишь поздно вечером и с утра спешил поскорее уйти. Вставал он теперь рано, чтобы забежать к Баскевичам и проводить Павлика в гимназию. Если занятия у них заканчивались в разное время, то Алексей самовольно уходил с последних уроков, чтобы погулять вместе с Павликом в Ромадинском саду или у городского фонтана. Чаще всего Павлик просился в Рышкановку — там в заброшенных каменоломнях со множеством пещерных ходов оживали чудесные и таинственные сказки, которые старший брат мог рассказывать без конца.

В каменоломнях Алексей познакомился с археологами из Одессы, которые обнаружили под неглубоким культурным слоем древнее славянское городище. Мальчики лазали по раскопам, время от времени помогали рабочим отмывать черепки. Лучшей наградой за это для них были рассказы о быте, нравах и обычаях далеких предков. Впечатление от рассказов усиливалось тем, что поблизости, на Рышкановском кладбище, стояла на пологой горе самая древняя в Кишиневе церковь. Ее неброская красота, весь ее скромный, умиротворяющий облик много раз заставляли Алексея браться за карандаш.

Когда брат работал, Павлик завороженно следил за движением его руки, заглядывая через его широкое плечо в альбом. Гордость за брата была у Павлика так велика, что и в гимназии и дома он надоел всем рассказами о своем замечательном брате Алеше.

А когда старший брат подарил ему зеленый сундучок со всеми сокровищами своего детства, даже с последним своим увлечением — коллекцией марок, Павлик заплакал, не найдя слов, чтобы выразить всю благодарность и любовь, что скопились в его сердце.

Несмотря на то что в семье Якова Николаевича Баскевича Павлика окружили заботой, никто не мог заменить ему брата. Братья чувствовали, что вместе они составляют маленький осколок семьи, и тянулись друг к другу, инстинктивно поддерживая тепло, зажженное отеческим очагом.

Шло время. Постепенно потребность в широком круге общения вернулась к Алеше. Он взрослел, становился все более независимым. Казалось, он физически не выносил опеки дяди Матвея Корнеевича. Пожалуй, это было главной причиной, заставившей его заняться репетиторством, очень распространенным в то время в среде старших гимназистов. И хоть сам Алексей не блистал гимназическими успехами, он оказался превосходным наставником: в его шестнадцать лет от него так и веяло уверенностью, а умение общаться с младшими, чувствовать и понимать детскую душу привораживало к нему учеников.

Дар изобретательного рассказчика способен был превратить самую скучную материю, какую можно одолеть только зубрежкой, в увлекательный предмет. Но случалось, и Алексей не находил подходящих слов, чтобы расшевелить воображение первоклашки, и тогда он прибегал к безотказному средству — рисовал то, о чем рассказывал. Он рисовал обезьян из знаменитой стихотворной задачи Магницкого: «На три партии разбившись, веселились обезьяны...», рисовал жуков, бабочек, исторических и библейских героев, и там, где не только у репетитора, но и у преподавателя опустились бы руки, он добивался неплохих результатов. Через три-четыре занятия ученики уже, казалось, не могли существовать без своего репетитора. На рекреациях они сбивались вокруг Алексея в кучу и теребили его расспросами.

Благодаря хлопотам Матвея Корнеевича, земство утвердило ходатайство о бесплатном обучении в гимназии сирот Щусевых. В городе не забыли, сколько сил вложил в реорганизацию прогимназии в классическую гимназию Василий Корнеевич. Не забылось и то, что именно он организовал общественный совет по оказанию помощи неимущим гимназистам.

Деятельную работу в этом совете до последних своих дней вела и Мария Корнеевна. В ее доме жили на хлебах бедные гимназисты из провинции, ее заботами они были сыты, ее руки заштопывали дыры на их одежде, она заступалась за них, когда они зачитывались литературой, которой не было в рекомендательных списках. Когда преподаватели из гимназии приходили в щусевский дом (всем им вменялось в обязанность строго следить за бытом гимназистов, живущих на наемных квартирах), Мария Корнеевна даже самых отъявленных шалунов всегда хорошо аттестовывала, а если кто-то из них во время проверки тайно сидел на галерке в театре Гроссмана, куда гимназисты вообще не имели права показываться, она неизменно говорила: «Ушел заниматься к товарищу».

Множеством нитей были связаны Щусевы и их родственники со 2-й кишиневской классической гимназией, эти связи были традиционными. Несмотря на то что теперь один лишь Яков Николаевич Баскевич оставался в числе ее преподавателей, Щусевы, Зазулины и Баскевичи считали эту гимназию своим вторым домом, созданным собственными руками.

То, что земство вносило плату за обучение братьев Щусевых, воспринималось всеми как нечто само собой разумеющееся. Одна лишь гордость Алексея не хотела мириться с этим положением. К собственным гимназическим занятиям он стал относиться как к средству, с помощью которого можно развить способности наставника. В книгах, в учебниках он выискивал мысли и факты, которые могли бы пригодиться ему в его частных уроках. Поставив себе цель превратить репетиторство в источник существования, он подчинил ей и свои вечерние размышления, и даже постоянные встречи с Павликом.

Он учился доброте, пониманию, отзывчивости, учился быть приятным в общении, интересным для окружающих. Он вырабатывал в себе умение слушать, располагать к себе. Жизненные уроки давались нелегко, порой трудно было не уронить собственного достоинства, не опуститься до сознания собственной униженности. Временами было просто не под силу справляться с собой, и тогда он как бы уходил, погружался в себя, чтобы снова обрести спокойную уверенность.

Он выработал свой стиль поведения — независимый, сдержанно-гордый, научился внимательно и придирчиво относиться к своим жестам, манерам, одежде. Заработанные средства позволяли содержать свой пусть небольшой, но более чем добротный гардероб в идеальном порядке. Ему доставляло удовольствие считаться первым франтом гимназии, служить образцом для подражания. В Одессе он заказывал французские сорочки, а форму, шинель и фуражку шил у лучших портных Киева. Особенно тешило его самолюбие то, что его изысканный костюм оплачен собственным трудом.

Долго ходили рассказы о том, как Алексей Щусев явился к директору гимназии Николаю Сергеевичу Алаеву и с вызовом попросил принять от него плату за обучение. Директору пришлось употребить весь свой такт и дипломатические способности, чтобы уговорить Алексея приберечь заработанные деньги.