Андрей Старостин - Большой футбол

Вахаб начинает манипулировать пальцами. Пять пальцев руки — распространенная форма обозначения игроков нападения. Средний палец — центр нападения; указательный и безымянный — инсайды; большой и мизинец — края.

Инсайдов Вахаб укорачивает на две фаланги. И, показывая нам кисть с тремя как бы выдвинутыми вперед пальцами, говорит:

— Дубль-вэ.

Мы впервые слышим знакомую букву латинского алфавита в применении к футболу.

Вахаб начинает переставлять стоящие на столике фужеры. Но фужеров не хватает.

Тогда он берет у меня коробку папирос и на крышке карандашом обозначает схему расстановки игроков по принципу новой английской системы.

— Вы, турки, тоже так играете?

— Нет, нет! Еще нет!

Тогда мы теряем всякий интерес к этой новой системе.

— Чего тут турусы на колесах разводить: играть надо! — переговариваемся мы между собой, оставляя беседовать с Вахабом более пытливого Николая.

— Ты капитан команды, — говорим мы Николаю, — ты и изучай эту «дубль-вэ».

Как мы недооценивали тогда тактику футбола!

Лишь в 1936 году, когда на практике мы больно обожглись, только тогда мы задумались серьезно над новой системой, с тем чтобы через год, после еще более обидных поражений, взять ее на вооружение.

Матчей было четыре.

Первый чуть не кончился для нас печально. Положение спас Сергей Ильин. Он вошел в игру за несколько минут до конца вместо Валентина Прокофьева, забил спасительный гол, и матч закончился вничью. Это заставило нас призадуматься. Турецкая пресса уже писала о предстоящем генеральном матче на стадионе «Таксим».

Нужно было выиграть во что бы то ни стало. И выиграть с крупным счетом. Победа должна быть убедительной.

Нас пригласили на вечер в советское полпредство. Полномочный представитель СССР в Турции Яков Захарович Суриц беседовал с нами. Нет, не счет будущего матча его интересовал. Важен был сам факт расширения спортивных связей между дружественными народами.

Зато военный атташе, старый болельщик, счет в футболе ставил превыше всего.

— Факт — это голы, — говорит он нам, — а все остальное в футболе — разговоры. Так что побольше фактов, ребята!

После матча стамбульские власти предполагали нам дать банкет.

Ажиотаж вокруг игры небывалый.

У меня свои думы. Против меня играет Ребия, и это не дает мне покоя.

«Неужели я трушу? — вдруг подумалось мне. — Тогда плохо. Разве может трус быть спортсменом?»

С детства мы старались преодолевать это чувство. Не всегда удавалось не быть трусом, но старались всегда.

Однажды был такой случай.

Мы, десятилетние мальчишки, шли в школу через Тишинскую площадь. Было нас человек восемь» Вдруг из-за возов с сеном — двое гимназистиков. А ребята городских школ, как известно, не ладили с гимназистами, те боялись нас. Один гимназистик — повыше и постарше, увидев нас, подтянул ранец, бросился бежать и скрылся за возами.

А другой, маленький, с серыми упрямыми глазами, крутолобый, фуражка на затылке, встал перед нами и хрипло сквозь зубы крикнул:

— Я вас не боюсь!

Началась драка. Гимназистик один вел бой против целой ватаги. Его били, а он все громче и громче кричал:

— Я вас не боюсь!

И сам нападал. Разумеется, ему попало больше, чем каждому из нас, но он не отступал.

Мне вдруг стало стыдно, и я скомандовал прекратить драку.

Ребята остановились. А он и не думал сдаваться. Раскрасневшись, без фуражки, с упрямо торчащим белокурым хохолком на затылке, он вызывающе смотрел на нас и кричал:

— Нет, я вас не боюсь!

Его новенькая фуражка упала в лужу. Гимназистик не поднимал ее. Мы чувствовали себя прескверно и молча побрели своей дорогой в школу. А он, чертенок, стоял, не поднимая фуражки, и гордо смотрел нам вслед, пока мы не скрылись за возами сена.

«Вот смелость! Всегда так надо действовать!» — решил я.

Гораздо позднее мне вдруг совершенно неожиданно пришлось очутиться в такой же роли.

Я шел по Петровке на тренировку по хоккею. На углу Петровских линий группа хулиганов заполнила весь тротуар. Один из них грубо толкнул меня в плечо. Может быть, благоразумнее было промолчать, но я вспомнил белокурого гимназистика.

Драка была жестокая и сильно напугала прохожих. Хулиганов было не менее десяти человек. Я успел сделать тактический ход: прижался спиной к стене, чтобы обеспечить тыл. Но это не спасло меня от ударов с фронтов и с боков.

Я отбивался, как волк от своры гончих, и словно молитву, шептал сквозь зубы:

— Нет, я вас не боюсь!

Прохожие возмущались, однако никто из них не пришел мне на помощь. Когда я совсем уже ослабел от нанесенных и полученных ударов, раздался спасительный свисток милиционера. Он, не торопясь, шел с Неглинной от Госбанка. Хулиганов как ветром сдуло. Они разбежались, захватив с собой сбитую с моей головы шапку. А я, вытирая капающую из носа кровь и не отвечая на вопросы милиционера, возбужденно шептал про себя:

— Я вас не боюсь! Я вас не боюсь!..

...«Нет, я не трус», — успокаивал я себя, думая о предстоящем матче. Да и не на физическое же единоборство выходил я с Ребией. Как только прозвучал свисток судьи, я почувствовал себя сразу уверенно и бодро.

Владимир Лукьянович Васильев, судья матча, сразу попал в трудную ситуацию.

Поле в Стамбуле было плохое. Казарменный плац, обнесенный небольшими трибунами. Жесткий, без травяного покрова, песчаный грунт. Публика сидит от поля очень близко. Многие вооружены трещотками, погремушками, на стадионе какофония звуков. Первая игра — ничья — подогрела интерес.

Одним словом, обстановка напряженнейшая и на трибунах и на поле. Сразу после начального свистка мы атакуем. Николай Старостин быстро проходит по флангу. На него резко бежит защитник Бурхан. Следует прострел, сильный удар вдоль ворот; вратарь отбивает мяч, но подоспевший Бутусов посылает его в сетку. 1:0!

Мы и рады и возмущены. Дело в том, что опоздавший к мячу Бурхан грубо ударил Николая ногой по коленке. Умысел был очевиден. Николай, никогда не умевший притворяться, в корчах валяется на земле.

А Бурхан ведет себя как ни в чем не бывало, хотя по всем правилам его следует строго наказать. Но прошла всего лишь одна минута игры; международный матч; забитый гол! Трудная ситуация для судьи.

Васильев ограничивается предупреждением Бурхану. Но пример Бурхана, видимо, заразителен. Через несколько минут полузащитник Нихат в недопустимо резкой форме атакует Селина.

На первый раз Федор сдержался. Но безнаказанность немедленно рождает следующий проступок. А судья и здесь ограничивается замечанием. Чувство протеста нарастает.

Игра с каждой минутой становится все более резкой, моментами переходит в откровенную грубость.

Первую физическую схватку я у Ребии выиграл. Это очень важно. Первое соприкосновение во многом определяет психологическую устойчивость противников. Важно дать понять противнику сразу, что перед ним не слабый и не робкий партнер. Слабый духом сразу попадает в психологическую подчиненность, крепкий — вступает в борьбу.