Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Мать отвела нас в единственную комнату, которая закрывалась на щеколду, захлопнула дверь и задвинула ее кроватью. Потом включила радио на полную катушку, чтобы заглушить Дианины вопли под дверью. Мы просидели взаперти несколько часов, болтая и играя, — этот момент начисто стерся из моей памяти. Когда сестре понадобилось в уборную, мать распахнула дверь, втолкнула Диану в ее комнату, где стояло капитанское бюро и дубовые стулья с кожаными сиденьями. Она удерживала ручку двери, а когда ее отпустила, Диана уже звонила в полицию и орала в трубку, что ее держат заложницей в собственном доме.

Полиция приехала через несколько минут, тут-то и включилась моя память: я помню сцену на ступеньках и свою убежденность в том, что, если только мне позволят говорить с Дианой, я сумею ее успокоить — абсурдное проявление созависимости, имевшей далекоидущие последствия в моей взрослой жизни.

Ночью в отеле «Ред лайон» я не могла заснуть и всё крутила в голове рассказ матери. За окном в нескольких шагах ворочались темные воды пролива Хуан-де-Фука. Сколько я об этом ни думала, я никак не могла найти в своем мозгу место, где прятался тот давнишний вечер. Отдаленно знакомыми казались мне лишь звуки радио и заглушаемый ими разъяренный голос, хотя было немало вечеров, когда я лежала в кровати и читала рассказы про маленьких пони или слушала «Призрак оперы», стараясь не слышать никаких криков.

Вдруг я разозлилась, что не могу вспомнить важные эпизоды моего детства. В этом была и злая ирония. Из многих последствий алкоголизма меня больше всего страшили изменения в памяти: пробелы, стирание из нее событий. Беспамятство разъедает нравственное чувство личности, ведь невозможно искупить вину, если вы ничего не помните.

Меня тогда поразило, что значительная часть работы по программе Двенадцати шагов направлена на вспоминание. В самом деле, Шаг четвертый: «Глубоко и бесстрашно оценили себя и свою жизнь с нравственной точки зрения». Шаг пятый: «Признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений». Шаг восьмой: «Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желанием загладить свою вину перед ними». Шаг десятый: «Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это».

Этот ход мыслей напомнил мне о досадном дефекте в структуре карверовского исцеления. В эссе «Огонь» он признавался:

У меня скудная память. То есть большую часть случившегося со мной я позабыл — разумеется, к счастью, — но есть целые большие куски жизни, которые я не в силах припомнить и осмыслить, из моей памяти стерлись большие и малые города, имена людей, их лица. Огромные пробелы… Наверно, поэтому иногда говорят, что мои рассказы лишены прикрас и голы… Конечно, ни один из моих рассказов не случился в действительности — они не автобиографичны, — но большая их часть имеет сходство, хоть и слабое, с какими-то ситуациями и событиями моей жизни. Когда же я пытаюсь увидеть физическое окружение, оснастку, связанную с ходом рассказа (какие-то цветы, цвета, запахи), я совершенно теряюсь. Так что я вынужден это придумывать — что мои персонажи друг другу говорят, и что затем делают, и что случается с ними потом [342] Carver R. Fires // Carver R. Fires: Essays, Poems, Stories. P. 29–39. .

Это похоже на признание человека, страдающего амнезией. В других текстах Карвер прямо рассказывает о роли спиртного в разрушении его способности вспоминать. Например, в интервью для Paris Review 1983 года он говорит: «К концу моей карьеры алкоголика мое положение было очень серьезным, жизнь летела под откос. Провалы в памяти — моменты, когда вы не можете вспомнить ничего из того, что сказали или сделали за определенный отрезок времени. Вы можете вести машину, читать лекцию, вести школьный урок, вправлять вывихнутую ногу, ложиться с кем-то в постель — и потом ничего об этом не помнить. Вы живете будто на автопилоте».

Ничего подобного не говорится в «Огне». В этом эссе Карвер пытается ответить на вопрос о том, что привело его к писательству и сформировало как писателя. Кроме плохой памяти, это «подавляющее и часто зловредное», «тяжелое и часто пагубное» существование двух его детей.

Он с горечью описывает один субботний вечер в середине шестидесятых годов, когда он впервые был в Айове, в качестве аспиранта принимая участие в писательском семинаре. Жена была на работе, дети — на вечеринке, а сам он — в прачечной самообслуживания, в ожидании, когда освободится сушильная машина для загрузки пяти-шести партий мокрого белья. Наконец одна машина освободилась, но не успел Карвер ее занять, как его опередил другой клиент. Он остро ощутил себя неудачником — постылая работа, пустая растрата сил — и понял, что ему никогда не достичь желанной цели. После этого эпизода, пишет Карвер, он совсем разуверился в будущем. И нет никаких сомнений в том, чья это вина:

Дни шли за днями, и всё, что мы с женой свято чтили, считали достойным и важным, все духовные ценности рассыпались в прах. С нами случилось что-то ужасное. Подобного мы никогда не замечали в других семьях… Это было выхолащивание, и мы не смогли его остановить. Мы и не заметили, как наши дети стали командовать парадом. Как ни дико это звучит, в их руках оказались и вожжи, и кнут.

Он заканчивает, обвиняя своих детей в том, что они съели его живьем: «Если огонь и горел когда-то, теперь он погас».

Меня смущает этот вывод, сделанный в 1981 году, когда Карвер уже пять лет как бросил пить. Тут прослеживается присущая алкоголикам тенденция обвинять внешние факторы, вместо того чтобы увидеть собственную роль в нарастающих бедах. Психологи называют это свойство внешним локусом контроля, он типичен для людей с зависимостью. Человек с внутренним локусом контроля склонен думать, что он сам отвечает за свою жизнь и сам принимает решения, совершая те или иные поступки, тогда как человек с внешним локусом контроля стремится винить обстоятельства, склонен к суеверию, ощущает себя во власти внешних сил. Такое чувство бессилия обычно толкает алкоголиков напрямую к выпивке. Чивер говорил о психиатре: «Я думаю, что мои проблемы заставляют меня пить. Он заявляет, что я выдумываю свои проблемы, чтобы оправдать пьянство» [343] Cheever J. Journals. P. 297. .

В «Огне» Карвер полностью снимает с себя ответственность за последствия своего пьянства и перекладывает вину за неудачи своей писательской карьеры и семейной жизни на детей, которые больше всего от него пострадали. Это какая-то духовная слепота, отказ осмысленно связать причину и следствие, хотя бедность, разумеется, способна глубоко повлиять на судьбу писателя.

Процесс исцеления непрост, это не прямая замена плохого на хорошее. Это эволюция, медленная, подчас прерывистая. В другом месте Карвер более честно оценил свое поведение. В 1982 году в стихотворении «Алкоголь» он пишет с намеренной нерешительностью: