Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

Попы ходили свободно по улицам, у многих жителей в комнатах безнаказанно находились иконы и портреты царской семьи. Беднота ютилась в предместьи Белица и за рекой Сож, сидела тихо, как мышь под метлой, мало знала о всероссийских революционных свободах. Продукты покупали на местном базаре. Никто не ждал от завтрашнего дня неожиданностей.

Провидцы, или просто пессимисты постоянно повторяли, что беспорядки на железной дороге не могут продолжаться долго, но никто не обращал внимания на такие слова. Да и что мы сами могли поделать? Доходили до нас глухие вести, что Москва устраивает пробные карательные налеты, для устранения этих беспорядков. Но нам казалось, что Россия большая, что нашу боковую линию Минск — Бахмач это несчастье не заденет.

Вдруг — гром с ясного неба!

Наш телеграфист Олоненко (человек идеальный как ни посмотри, хоть, похоже, не умел телеграфировать), помню как сейчас, влетает 25 сентября 1918 года в кабинет начальника, который играет в карты. Олоненко был бледный, как труп, с телеграфной лентой в руке, язык у него заплетался. Телеграмма из Курска сообщала, что от Самары, Пензы едет бронепоезд, локомотив и три вагона, полные чекистов. Требуется, чтобы персонал каждой станции стоял на перроне во время проезда бронепоезда. Бронепоезд может не остановиться, а где остановится, там издает «кровавый манифест».

Начальник Иванов не поверил Олоненко. Назвал его «Ослоненко», но проверить телеграмму не мог, т. к. сам ничего не понимал в телеграфе. На всякий случай, однако, вызвал нас всех (многих служащих в тот день совсем не было на работе). Собрав всех, кто был на службе, Иванов дал приказ: кассиру — продавать билеты по нормальной цене; своему помощнику — составить постоянное расписание поездов; мне — проверить исправность семафоров… Ко всем отсутствующим послал старого пенсионера Матвея, чтобы все завтра были на своих рабочих местах. На склады повесили замки, побелили уборные… Притащили с улицы Румянцева владельца ресторана Шановича, которого обязали моментально укомплектовать буфет с водкой (хоть было известно, что Шанович — владелец отеля и кинематографа, хозяин купеческого клуба и буржуй проклятый).

Помощник начальника Улиткин, которому предсказывали большую политическую карьеру, предложил держать Шановича под ключом, а в последнюю минуту, когда поезд будет подходить, расстрелять его… Тогда «свежий, окровавленный» труп контрреволюционера на перроне будет «украшать» вокзал, свидетельствовать о преданности гомельского железнодорожного персонала советской идее. Но это предложение не было принято (еще одно свидетельство консервативности гомельчан).

Одна надежда, что в Гомеле бронепоезд не остановится. Человек всегда надеется на лучшее…

За час до ожидаемого приезда все мы выстроились на перроне, с христианской готовностью принять пулю на служебном посту. Ждали четыре часа без движения. Наконец издалека показался сизый дымок, все ближе и ближе… Тяжелый бронепоезд остановился на нашей станции. С противным скрежетом открылась дверца вагона. Я чуть не крикнул — первым вышел Дзержинский! За ним вышли чекисты — люди похожие на дьяволов. Все узнали Дзержинского. Ужас охватил служащих станции Гомель. Поняли: «Это смерть приехала!» Начальник Иванов подходит к Дзержинскому и пытается ему рапортовать.

— Не надо! — отстраняет его презрительным движением Дзержинский.

Часть чекистов окружила своего коменданта кольцом охраны, другие через вокзал выбежали в город. Дзержинский, не обращая внимания на выстроившийся персонал станции, вполголоса распоряжается среди своих. Через минуту все было организовано — стол и кресло (для Дзержинского) и ряд лавок. Одновременно чекисты пригнали несколько десятков человек, пойманных в городе на улице Замковой и тех, кого вытащили из двух привокзальных отелей — «Золотой Котвицы» и «Метрополя». На лицах людей было выражение осужденности и уверенности, что пришел их смертный час.

Через толпу новоприбывших и чекистов проталкивались люди во главе с низеньким человечком с большой шапкой на голове. На шапке была огромная красная звезда. Человечек смело подошел к Дзержинскому сообщил:

— Я, товарищ, комиссар города Преславский. А это мой отряд. С коммунистическим приветом!

Он протянул руку Дзержинскому. Но, вместо того, чтобы в свою очередь подать свою, Дзержинский молча склонился над ним и стал холодно, свысока рассматривать. Последствия были немедленны. Местный комиссар, объятый внезапным, диким страхом, сдернул с головы шапку, которая сразу выпала из рук. Преславский попятился назад. В соответствующем настроении были и все его люди. Дзержинский спокойно сел в кресло за столом, положил на стол наган и красную папку с документами.

Г. С. — Когда я слушала рассказ графа, то не могла избавиться от аналогий с инквизицией. «Устройство инквизиции, — пишет Г.Ч.Ли в книге «История инквизиции в средние века», — было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором. Ужасная власть, предоставленная инквизитору, становилась еще более ужасной благодаря растяжимости понятия «преступление», выражавшегося в противодействии инквизиции; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабеваемой энергией».

Двое чекистов подвели к Дзержинскому одного из только что задержанных на улицах Гомеля человека.

— Кто ты? — спросил Дзержинский.

— Здешний житель, — ответил задержанный дрожащим голосом. Дзержинский небрежным жестом подозвал местного комиссара, стоявшего в стороне со своими людьми, и спросил:

— Кто он?

На это комиссар ответил:

— Так точно… Домовладелец, был гласным…

Лицо Дзержинского ужасно перекривилось. Его улыбка с голыми деснами была зловещей.

— Замолчи, — буркнул и сделал едва заметный жест рукой.

Чекисты, которые все время, не отрываясь, смотрели в лицо своему шефу, как на икону, поняли этот жест. Они схватили и поволокли этого пожилого пана через толпу людей к стенке. Раздался выстрел, крик. Все поняли что это значит — расстрел. Комиссар Преславский, бледный, как стена, хотел отодвинуться подальше.

— Стоять тут, — рявкнул Дзержинский. — Следующий.

Чекисты подвели второго задержанного — типичного рабочего.

— Ты кто?

— Рабочий кирпичного завода.

Преславский подтвердил.

— Пустить его… Садись, товарищ, — сказал Дзержинский и показал на деревянную лавку.

Рабочий важный и удовлетворенный расселся на первой лавке. Дзержинский делал проверку задержанных. И всегда одно и то же, в зависимости от социального типа: либо посылал на смерть, либо усаживал на лавку. Один за одним слышались приговоры и предсмертные крики.