Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

Софья Сигизмундовна Дзержинская только что приехала в Москву и еще не начала работать, однако ее и в список не включил (может, побоялся. — Г. С.). Ничего не подозревая, она спокойно ушла из Кремля. А вскоре раздался звонок Феликса Эдмундовича.

— Товарищ Мальков, я только сейчас узнал, что вы жен товарищей ставите на уборку снега и тех, кто отказывается не выпускаете из Кремля. Это верно?

— Верно, Феликс Эдмундович. Только Софью Си-гизмундовну я выпустил…

— Вот-вот. По этому поводу я звоню. Я не понимаю, почему, если все работают, моя жена должна быть освобождена от этой работы? Считаю ваше решение совершенно неправильным. Если бы Софья Сигизмундовна знала, она бы никогда не ушла из Кремля. Прошу вас впредь моей семье не предоставлять никаких привилегий.

Мелкий эпизод, а в нем весь Феликс Дзержинский, с суровой требовательностью к себе.

Дзержинский не гнушался никакой работой, если она могла принести пользу революции. Часами разбирал он сложные шифры перехваченной вражеской переписки; складывал по клочкам, обрывкам документов; принимал личное участие в операциях отрядов ВЧК; допрашивал задержанных; выезжал на фронты гражданской войны; вел борьбу с детской беспризорностью, выступал на рабочих и солдатских митингах».

Обратимся вновь к воспоминаниям жены Дзержинского:

«Чтобы иметь возможность работать, я отдала Ясика в детский сад (кажется, в Швейцарии он учился в школе и делал большие успехи. — Г. С.). Там он в течение нескольких недель настолько овладел русским языком, что свободно понимал и мог говорить.

В течение всего 1919 года Феликс работал целыми днями и ночами в своем кабинете на Большой Лубянке, 11, заходя лишь наскоро пообедать, и то не всегда, в кремлевскую столовую и заглядывая на минутку к нам. Мы с ним мало виделись. Раза два я была у Феликса в кабинете на Лубянке. Это была небольшая комната с одним окном, выходящим во двор. Большой письменный стол стоял прямо против входа. На небольшой этажерке стояла в деревянной рамке фотография 5-летнего Ясика с грустным, задумчивым личиком. Эту фотографию я послала Феликсу в тюрьму. Она всегда была с ним и стояла у него в кабинете до последней минуты его жизни. Старая большевичка М. Л. Сулимова говорила мне, что зайдя однажды по делу к Феликсу Эдмундовичу, она увидела эту фотографию и стала ее рассматривать. Феликс, заметив это, объяснил: «Я так мало бываю дома, так редко вижу сына».

На стене позади письменного стола висела в плюшевой рамке фотография Розы Люксембург, а также плакат с надписью: «Дорога каждая минута». Феликс сам умел использовать каждую минуту для работы и требовал, чтобы приходившие к нему товарищи отнимали у него не больше времени, чем это необходимо для решения вопроса, по которому они пришли.

По решению VIII Всероссийской конференции РКП (б), состоявшейся 2–4 декабря 1919 года, были организованы из коммунистов части особого назначения (ЧОН). Все коммунисты и комсомольцы были обязаны входить в ЧОН для того, чтобы обучиться владеть оружием.

Мы, члены партийной организации, в которую я входила собирались два-три раза в неделю на военные занятия на Страстном бульваре. Там нас знакомили с устройством винтовки и проводили с нами строевые занятия (для того, чтобы представить Софью Мушкат-Дзержинскую, марширующей в строю, надо увидеть хотя бы одну ее фотографию — Г. С.).

После определения Ясика в детский сад я начала работать в Народном комиссариате просвещения сначала инструктором в школьном отделе национальных меньшинств в качестве заведующей польским подотделом. Отделом национальных меньшинств Наркомпроса руководил Феликс Кон. Наркомпрос помещался тогда на Зубовском бульваре. В 1919 и последующих годах не хватало топлива. В квартирах и советских учреждениях было холодно. В Наркомпросе, где я работала до весны 1920 года, было так холодно, что замерзали чернила. Приходилось сидеть в зимних пальто и невозможно было выдержать больше нескольких часов. Это, конечно, отражалось на работе.

Снабжение населения продуктами питания было тогда очень плохим. По карточкам выдавали по четверти фунта (100 граммов) ржаного хлеба, часто с соломой. В государственных учреждениях для работников были организованы столовые, но обеды там были плохие. О мясе не могло быть и речи. В Кремлевской столовой, которая снабжалась лучше, чем другие столовые, обеды состояли главным образом из пшенной каши. В Наркомпросе кормили кислыми щами, изредка сушеной воблой, поэтому уже при входе в здание в нос ударял запах кислой капусты.

Лето 1919 года наша семья провела в Москве. Только раза два или три мы вдвоем с Феликсом выезжали на воскресенье в Сокольники, где несколько руководящих работников МЧК жили на небольшой даче. Ясика мне удалось на короткий Срок поместить в летнюю колонию для детей сотрудников ВЧК в Пушкино под Москвой».

Бедный, рожденный в тюрьме Ясик! Рос без отца, на чужбине. Родная мать постоянно сдавала его то в детские дома, то в колонии. Но Ясик рос хорошим коммунистом, вступил в партию в 28 лет. Окончил Военноинженерную Академию. Несколько лет работал по специальности. Затем был направлен на работу в Коминтерн. С 1945 года и до конца жизни находился на партийной работе в аппарате ЦК КПСС. Скончался 2 октября 1960 года, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Родители Ясика жертвовали собой во имя большой и неясной цели. Отец Ясика жертвовал жизнями многих людей во имя все той же цели… Что же это за цель? Всеобщее счастье и справедливость? Смерть и разрушение? Цель эта жила у четы Дзержинских в подсознании там, где сосредоточены вечные влечения, мотивы, стремления, смысл которых определяется инстинктами и недоступен сознанию.

Эта область психики неоднократно описывалась в художественной литературе. Так, главный персонаж романа А. С. Грина «Бегущая по волнам» Томас Гарвей очарован и пленён Несбывшимся и — вопреки всему — упрямо стремится к нему: «Я вспомнил мои разговоры с ним о власти Несбывшегося… Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Ясик стал жертвой своих родителей и Несбывшегося… Но никто не знает точного числа жертв его отца. А начиналось все с бессознательного… С проблем Феликса, который мог умереть не родившись.