Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

— Пан Феликс! — жалобно сказал я. — Брось, паи, все здесь глухомань и мерзость, пригодиться нам, возвращайся со мной в Варшаву…

Рассмеялся в ответ своим циничным смехом. Возвращался прежний Дзержинский… Это остудило меня. Я молча удалился. Через два часа я уже был на улице».

Вот что я услышала в купе поезда Варшава — Берлин.

Но это еще не все…

Случилось так, что встретившиеся случайно (возможно, это была воля провидения) люди вдруг почувствовали себя родными, и появилось влечение двух одиноких, одинаково желающих близости. В купе поезда Варшава — Берлин возник маленький мир, принадлежащий только им. И физическая близость стала вершиной этого микромира. Это был хрупкий, непрочный мирок, возникший на жизненной дороге двух людей, дороги сложной, запутанной и часто не совсем понятной. Мне хотелось ощущать эту внутреннюю силу, которую я почувствовала в своем попутчике… Но был Берлин, был перрон, на котором меня встречала мама, которая не должна была ни о чем догадаться… Тогда я еще не осознавала, что больше не увижу графа. С годами это осознание вылилось в боль, к которой я боялась прикоснуться…

Память предохраняет от ошибок, от повторений, хотя в мире вообще и в жизни каждого в частности многое — и хорошее, и плохое — повторяется многократно. Для большинства людей то, что они видят и ощущают, кажется единственным и неповторимым. Это не самообман, это истина, но истина индивидуальная. А с точки зрения исторической памяти? Во многих случаях повторение. Из них складывается наш общечеловеческий опыт.

Без памяти не было бы жизни.

Книга «Красный палач» имеет эпиграф, взятый из Спинозы: «Не плакать, не смеяться, а только понимать…» Я тоже хочу понять происхождение этой книги, ибо первые главы полностью совпадают с тем, что я услышала от графа Богдана Якса-Роникера в купе поезда Варшава — Берлин. Но все остальное, начиная с главы «Дзержинский в Польше», напоминает дешевую беллетристику, рассчитанную на человека, который ничего не знает о Дзержинском, для которого Феликс не личность, а абстрактный литературный герой… Мне кажется, что только первые главы принадлежат перу Роникера, а все остальное дописано людьми, которым в целях пропаганды выгодно было писать про «красного палача». В этой части книги масса фактических ошибок и некоторые из них я разбирала выше (см. главы «Маргарита Николева», «Ясик — сын Феликса»).

Если человек что-то увидел или познал, то он связан с этим навсегда, причем независимо от своего желания. Вероятно, ни одно из событий, в которых приходилось участвовать не исчезает бесследно.

Память — путеводитель человека во времени. Благодаря ей мы ощущаем время и себя в нем. В моей душе до последнего дня будет жить воспоминание о встрече с графом Богданом Якса-Роникером.

7 ноября 1918 года в Люблине возникло народное правительство с галицийским социал-демократом Дошинским во главе. Это правительство просуществовало неделю и было заменено правительством Морачевского. Декретом этого правительства 28 ноября Юзеф Пилсудский был провозглашен «начальником государства», т. е. по существу диктатором Польши…

После создания в Польше правительства Морачевского в Швейцарию прибыло его представительство. Софья Дзержинская обратилась к нему с просьбой разрешить вернуться в Варшаву. Но польские власти отказали жене «рыцаря революции» в праве вернуться на Родину, разрешив поехать в Польшу только 7-летнему Ясику. Ехать без мамы Ясик не мог. Семье Дзержинского не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать случая выезда в Москву. Такой случай представился в середине января 1919 года.

Представитель советского Красного Креста Сергей Багоцкий при помощи швейцарских социал-демократов получил разрешение отправить из Швейцарии через Германию в Россию большое число русских военнопленных, бежавших из Германского плена в Швейцарию. Был организован специальный эшелон, которым отправлялись на Восток 500 военнопленных.

С этим эшелоном выехала также небольшая группа политэмигрантов из России — коммунистов и членов других партий.

Софья Дзержинская вспоминала: «Везли нас в неудобных швейцарских вагонах, не приспособленных к длительным поездкам, с короткими скамейками на два сидячих места. Поэтому всю дорогу, продолжавшуюся свыше двух недель, невозможно было лечь и отдохнуть.

Вагоны были запломбированы, поезд на станциях нигде не останавливался. Германские социал-демократические власти, точно также, как власти императора Вильгельма II, боялись коммунистической заразы. Польское буржуазное правительство не дало, видимо, разрешения на проезд нашего эшелона кратчайшим путем через Польшу. Поэтому мы ехали через Пруссию до Кенигсберга, а оттуда в Белосток и дальше, в сторону Минска.

Мы благополучно добрались до Минска. Там переночевали в совершенно пустом, без всякой мебели, вокзале, на голом полу, но счастливые тем, что мы на советской земле.

Из Минска товарищ Петропавловский послал телеграмму Дзержинскому, сообщая о прибытии эшелона с русскими пленными и нами.

На следующий день в Минске нам подали уже русский состав, а швейцарский вернулся обратно.

Мы продолжали двигаться вперед очень медленно, пропуская военные эшелоны. От Смоленска движение пошло быстрее».

Труден был путь Зоей и Ясика в запломбированных вагонах из Швейцарии в Кремль.

— Феликс Эдмундович! Эшелон подходит к Москве. Пора встречать, — доложил Беленький, улыбаясь в свои пышные усы.

— Сейчас, сейчас, — откликнулся Дзержинский, торопливо собирая и пряча в сейф смертные приговоры, лежавшие на столе.

Через несколько минут автомобиль председателя ВЧК остановился у Александровского вокзала, и Дзержинский быстрым шагом направился к поезду, доставившему из Швейцарии в Москву группу русских военнопленных и политэмигрантов.

— Зося, Ясенька мой, вот мы и опять вместе, — говорил Феликс, обнимая жену и сына.

— Товарищ Беленький, проводите их в кабинет начальника ОРТЧК (отделение районной транспортной чрезвычайной комиссии), а я должен заняться прибывшими военнопленными и политэмигрантами.

Беленький взял багаж Дзержинских, и они пошли в транспортную ЧК, первую Чека, с которой пришлось столкнуться Зосе. Свой конструктор «Мекано» Ясик нес сам. Он никому не пожелал доверить подарок отца.

Спустя некоторое время в кабинете появился Дзержинский.

— Ну вот и все в порядке, — весело сказал Феликс. — Политэмигрантов разместили в Третьем Доме Советов, а военнопленные до отправки по домам поживут в Покровских казармах. А теперь домой!

Дзержинский схватил самый большой чемодан, взял за руку Ясика и заспешил к машине. Рядом шел начальник ОРТЧК и тщетно пытался вырвать чемодан из его рук.