Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

АНДРЕЙ ТУРКОВ

ЧТО БЫЛО НА ВЕКУ...

Страницы воспоминаний

ПАМЯТИ НИНЫ СЕРГЕЕВНЫ ФИЛИППОВОЙ

МОСКВА. СЕРЕБРЯНЫЙ ПЕРЕУЛОК

«Нам, нынешним, трудно понять славянофильство, потому что мы вы­растаем совершенно иначе — катастрофически. Между нами нет ни одного, кто развивался бы последовательно, каждый из нас не вырас­тает естественно из культуры родительского дома, но совершает из нее головокружительные скачки или движется многими такими скач­ками. Вступая в самостоятельную жизнь, мы обыкновенно уже ничего не имеем наследственного, мы все переменили в пути — навыки, вку­сы, потребности, идеи; редкий из нас даже остается жить в том месте, где провел детство, и почти никто — в том общественном кругу, к ко­торому принадлежали его родители. Это обновление достается нам не дешево; мы, как растения, пересаженные — и, может быть, даже не раз — на новую почву, даем и бледный цвет; и тощий плод, а сколько гибнет, растеряв в этих переменах и здоровье, и жизненную силу!

Я не знаю, что лучше: эта ли беспочвенная гибкость или тирания традиции. Во всяком случае, разница между нами и теми людьми очевидна; в биографии современного деятеля часто нечего сказать о его семье, биографию же славянофила необходимо начинать с харак­теристики дома, откуда он вышел».

Эти слова из гершензоновской «Грибоедовекой Москвы» в значи­тельной, а может быть, даже в еще большей степени относятся к по­колению, к которому я принадлежу.

О нет; о своей семье, надеюсь, успею вспомнить и сказать не так уж мало — даже в свои восемьдесят лет, когда, увы, слишком многое потускнело или даже вовсе стерлось из памяти.

И все же, — сколько здесь было вынужденной невнятицы и недо­молвок, оборачивавшихся в дотошных анкетах советских десятиле­тий то прочерком, то прямой утайкой, попыткой причислить себя к какой-нибудь более безобидной социальной категории, чем то было на самом деле.

Начну с прочерка, сделанного в той графе моей собственной мет­рики, где речь идет о родителях. — Почему это я оказался безотцов­щиной?

Незаконный сын? Возможно. 1924 год, НЭП. На незарегистриро­ванные браки еще косо не смотрят. Но что за резон был в том, чтобы скрывать «грех»? Нежелание отца ничем не связывать себя с ново­рожденным — от фамилии до презренных «алиментов»?

Мать была человеком гордым и скрытным. Вполне вероятно, она сама по каким-то причинам «вычеркнула» этого мужчину из сво­ей — и моей — жизни.

Удивительное дело: жила она в многонаселенной квартире, но никто из ее обитателей никогда не видал моего родителя — кроме, как гласит легенда, дряхлой прабабушки Елизаветы Семеновны Краевской, которая, похоже, ничего толком о нем сказать не могла или попросту его не разглядела. Видать, чисто случайной и слишком краткой была их встреча.

Ну, ладно, со мной что-то «прояснилось». — Но мать-то безот­цовщиной отнюдь не была! Статную, ладную, импозантную фигу­ру в офицерском мундире — ее отца и моего деда — можно лицез­реть на сохранившейся фотографии рядом с братом Сергеем и сест­рой Элеонорой.

Мне его увидеть не довелось, как и ему — меня, но многие из старших родичей отлично его запомнили. Вот что рассказывала одна из моих теток — Ольга Михайловна Старикова, урожденная Краевская:

«Осип Ефимович Турков был родом из крестьянской семьи, на­столько состоятельной, что двум своим сыновьям, Осипу и Сергею, родители дали среднее сельскохозяйственное образование, а дочь Элеонора Ефимовна училась в прогимназии. Осипа Ефимовича я ви­дела только до 1914 года. Отлично помню его крупную фигуру, гром­кий голос, веселый смех. Он всегда был душой общества».

В той же Горецкой земледельческой школе, что и он, учился буду­щий отец рассказчицы — Михаил Николаевич, один из младших от­прысков старого обедневшего дворянского рода. Вместе с другими со­учениками О.Е. Турков часто бывал в имении Краевских Панькове.

Молодежь любила петь хором, в котором выделялись Михаил со старшей сестрой Юлией. «По рассказам нашего отца, — продолжает Ольга Михайловна, — у нее был красивый, мягкий, низкий голос».

По страстной любви эта дворянка вышла замуж за крестьянского сына, и уже некого спросить, воспринималось ли это тогда как «ме­зальянс». Молодые уехали во Владимир, где Осип Ефимович стал уездным агрономом и где у них 12 мая 1903 года родилась дочь Оль­га, моя будущая мать.

«После Владимира, — продолжает О.М. Старикова, — Осип Ефи­мович служил управляющим имением Удельного ведомства (т. е. при­надлежащим царской фамилии) в Чембарском уезде Пензенской губер­нии. Называлось это большое имение с весьма сложным хозяйством Полибино. Жили там Турковы действительно по-царски. Большое жа­лование, прекрасная усадьба, масса знакомых. Осип Ефимович лю­бил общество, карты, охоту, был покорителем женских сердец. Тетя Юля развлечений не любила. В 1914 году Осипа Ефимовича призвали в действующую армию (он был прапорщиком запаса, каковых тогда очень много было среди интеллигенции). С войны он не вернулся».

С какой войны, с мировой, где он, кажется, был ранен в руку? Да нет — речь идет уже о гражданской.

Тетка моя по «турковской» линии, Елена Сергеевна только в са­мом конце минувшего века обмолвилась, что Осип Ефимович служил в белой армии. Но я уже в конце тридцатых годов слышал об этом все от того же Михаила Николаевича Краевского, моего крестного.

Он рассказывал о своей встрече с дедом в Крыму уже после по­ражения Врангеля, когда сам, вполне штатский человек, отведал за­стенков и видел, и слышал, как других и вовсе «к стенке» вели. А уж офицеру, да еще с авантюрной жилкой, которая вовсю играла в моем деде, печальной участи и вовсе было не миновать. Однажды он уже был на грани поимки, как рассказывал Михаилу Николаевичу, но су­мел лихо вывернуться.

И с той поры — ни слуху, ни духу!

Правда, много позже дошло какое-то смутное известие, что якобы уцелел, сменил фамилию и затаился, осел где-то на юге.

По тем временам слух этот не решились проверять, а Юлии Ни­колаевне ничего не сказали, чтобы сердце не бередить... От него же самого, насколько мне известно, ни вестей, ни какой-либо помощи не было никогда. Да, может, он и впрямь погиб — в гражданскую ли, позже ли...

Вдова (вдова ли?) вместе с дочерью была из Полибина изгнана, приютилась было в купленном братьями Турковыми до революции небольшом имении Свищевке той же Пензенской губернии, но по­том перебралась в Москву, к брату Александру Николаевичу. «Боль­ше им негде было голову преклонить», — говорит О.М. Старикова.