Бронислава Орса-Койдановская - Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд

Надо было несколько дней ходьбы по горам и зёрен-бергской обстановки, чтобы Ильич пришел в себя. Коллонтай ехала в Америку, и Ильич писал ей о необходимости сделать все возможное, чтобы сплотить американские левые интернационалистские элементы. В начале октября мы вернулись в Берн. Ильич ездил с рефератом о Циммервальдской конференции в Женеву, продолжал списываться с Коллонтай об американцах и т. д.

Осень была душноватая. Берн — город административно-учебного характера по преимуществу. В нем много хороших библиотек, много ученых сил, но вся жизнь насквозь пропитана каким-то мелкобуржуазным духом. Берн очень «демократичен» — жена главного должностного лица республики трясет каждый день с балкончика ковры, но эти ковры, домашний уют засасывают бернскую женщину до последних пределов. Мы наняли было осенью комнату с электричеством и перевезли туда свой чемодан, книги, и когда в. день переезда зашли к нам Шкловские, я стала показывать, как электричество чудесно горит, но ушли Шкловские, и к нам с шумом влетела хозяйка и потребовала, чтобы мы на другой же день съехали с. квартиры, так как она не позволит у себя в квартире днем зажигать электричество. Мы решили, что у вей не все дома, наняли другую комнату, поскромнее, без электричества, куда и переехали на другой день. В Швейцарии повсюду царило ярко выраженное мещанство. Приехала как-то в Берн русская труппа, игравшая на немецком языке; ставили пьесу Л. Толстого «Живой труп». Мы тоже пошли. Играли очень хорошо. Ильича, который ненавидел до глубины души всякое мещанство, условность, эта пьеса чрезвычайно разволновала. Потом он хотел еще раз пойти ее смотреть. Вообще русским она очень нравилась. Пьеса понравилась и швейцарцам. Но чем понравилась пьеса им — им ужасно жаль было жены Протасова, они принимали к сердцу ее участь. «Такой непутевый муж ей попался, а ведь люди они были богатые, с положением, как счастливо могли бы жить. Бедная Лиза!»

Осень 1915 г. мы усерднее, чем когда-либо, сидели в библиотеках, ходили по обыкновению гулять, но все это не могло стереть ощущения запертости в этой мещанской демократической клетке. Там где-то нарастает революционная борьба, кипит жизнь, но все это далеко.

В Берне можно было сделать очень мало для завязывания непосредственных связей с левыми. Помню, как Инесса ездила во французскую Швейцарию завязывать связи с швейцарскими левыми, Нэном и Гра-бером. Никак не могла добиться с ними свидания, все оказывалось, то Нэн рыбу удит, то Грабер занят домашними делами. «Отец сегодня занят, у нас стирка, он белье развешивает», — почтительно сообщила Маленькая дочь Грабера Инессе. Удить рыбу, развешивать белье — дело неплохое, и Ильич не раз кастрюлю с молоком сторожил, чтобы молоко не убежало, но когда белье и удочки мешали поговорить о самом нужном, об организации левых, не очень это было ладно. Теперь Инесса достала себе чужой паспорт и поехала в Париж. Вернувшись из Циммервальда, Мер-гейм и Бурдерон основали в Париже Комитет по восстановлению международных связей; от большевиков туда входила Инесса. Ей много пришлось бороться там за левую линию, которая в конце концов победила. Инесса подробно писала о своей работе Владимиру Ильичу…

Много работала Инесса и в нашей Парижской группе, виделась с членом группы Сапожковым, ушедшим сначала добровольцем на фронт, а теперь разделявшим взгляды большевиков и начавшим пропаганду среди французских солдат…

В Берне работа возможна была главным образом теоретическая. За год войны очень многое стало яснее…»

Знакомясь с этими воспоминаниями Крупской, внимательный читатель, наверное, успел подумать: не закралась ли в них в одном месте досадная описка? Неужели действительно супруга «первого большевика» писала: «перевезли туда свой чемодан, книги…»?! Неужели им для переездов на двоих хватало одного чемодана?

Увы, здесь никакой описки нет.

И я не думаю, что подобный факт характеризует Ленина и Крупскую как людей невообразимо скромных. Скорее, все это говорит о другом.

Все эти годы происходило перерождение Ленина из культурного, интеллигентного человека, каким его стремились воспитать родители, в грубого, грязного, неделями не меняющего одни подштанники больного человека, которому было совершенно наплевать и на свой внешний вид, и на свою культуру речи (в чем очень легко убедиться, почитав его работы).

Что касается Крупской, то с ней все проще: она ведь никогда интеллигентной женщиной не была, да и вспоминала о том, что она женщина, куда реже, чем это делала бы, вероятно, любая другая на ее месте.

Со смертью Елизаветы Васильевны уже некому стало следить за ними, своевременно стирать их одежды, но как раз это Ленина и Крупскую меньше всего волновало.

Один чемодан на двоих при переезде из одной страны в другую — явление для них совершенно нормальное.

Все эти годы Ленин много писал, а также принимал деятельное участие 8 издании большевистских газет. О его литераторских и редакторских способностях уже известный читателю В. Карпинский так рассказывал:

«В качестве корректора, а впоследствии и выпускающего ЦО мне довелось близко познакомиться с Владимиром Ильичем… Известно, что Владимир Ильич, будучи уже главой Советского государства, в анкетах на вопрос о профессии писал: «журналист», «литератор». С глубоким уважением относился сам Владимир Ильич к печатному слову и такого же отношения требовал от других.

Нечего и говорить, что прежде всего он требовал от автора основательного марксистского знакомства с освещаемым вопросом. Всезнайства Владимир Ильич терпеть не мог.

Второе его требование: умей излагать мысли своими собственными словами! Он искал в статье, в корреспонденции живую, свежую мысль, живое, яркое слово, искорку таланта, интересные факты. И если находил их, то уж не жалел ни труда, ни времени на обработку такой статьи, на беседу и переписку с автором ее.

Очень строгим редактором был Владимир Ильич, но отнюдь не придирчивым. Редактируя статью, он ограничивался минимумом безусловно необходимых поправок. Очень интересно в этом отношении его письмо по поводу одной брошюры Луначарского. Брошюра понравилась Владимиру Ильичу, хотя он и нашел в ней много неосторожно сформулированных мест, к которым могли придраться противники. Однако он не стал «ретушировать», «исправлять» рукопись.

«…Уже очень жаль стирать Ваши краски и портить живо написанную вещь», — писал он Луначарскому.

Однако, если было необходимо, Владимир Ильич требовал и многократной переделки статьи. Так было, например, со статьей того же Луначарского. Ему было поручено написать извещение об издании газеты «Вперед». Статья имела программный характер. Здесь были недопустимы хотя бы малейшие неточности. Автор должен был по замечаниям Владимира Ильича трижды ее перерабатывать.