Дмитрий Силкан - Владимир Высоцкий. Человек народный

Чаще условный «политический нейтралитет» певца объясняется его житейской мудростью. Мол, отлично понимал он все — но чего бодаться со стеной? Нужно делать лишь то, что получается в заданных условиях…

Алексей Певчев:Высоцкий не был антисоветчиком, как некоторые пытаются его представить, но и не был классическим «советским человеком», оставаясь при этом абсолютно «человеком своей Родины»! Конечно, он прекрасно понимал: где его зритель, где слушатель, где темы для его творчества. Все его песни созданы на российской платформе — вспомните: «Не волнуйтесь, я не уехал. И не надейтесь — я не уеду!» Ни с французским, ни с английским языком, он бы не смог войти ни в одну другую систему координат.

Забегая чуть вперед: пожалуй, эти слова можно даже рассматривать как определенный ключ к пониманию «политической» позиции Высоцкого. Как бы он ни был критично настроен к советским реалиям, «другого зрителя» (кроме как советского) для него в этом мире просто не было. Ну, если не считать весьма и весьма скромный по численности кружок бывших соотечественников, осевших за рубежом. Едва ли здоровые авторские амбиции Высоцкого позволили бы ему ограничится этим малым эмигрантским мирком!

Константин Кедров:Вот возьмем моего друга Алексея Хвостенко, автора слов песни «Над небом голубым есть город золотой…». Помню, когда я приехал в 1989 году во Францию, он мне категорично так заявлял: я даже, мол, и смотреть в эту сторону не буду — не хочу, мол, обратно в Советский Союз! Но как только появилась первая малюсенькая возможность — мгновенно вернулся и уже не хотел ни в какой Париж. Это же вполне естественно — тут же крайне важна языковая ситуация! Художники там — другое дело. Да и то — многие вернулись. А что русскому поэту делать за рубежом? Он же никакой подпитки не получает. Язык меняется чуть ли не каждый день. Чужбина — это творческое самоубийство! Это для поэта немыслимо. Высоцкому за рубежом делать было, конечно, нечего. По ресторанам петь? Ну, разве что…

Ну а раз все творческие устремления находятся в СССР — то и нужно пытаться «творчески обустроится» (найти точку приложения своих возможностей) именно в этой стране, именно с этой государственной властью.

Илья Рубинштейн:Есть мнение, что Высоцкий был типично «советским», по духу и мироощущению. Иногда его называют ярым диссидентом, чуть ли антисоветчиком. Как по мне, это все пустые клише, выражение личных предпочтений самим комментаторов. Думаю, что в случае с Высоцким — все намного сложнее!

Опять пришли к тому, с чего и начали разговор. Возможно, данная точка зрения все же превалирует в ответах. Тогда давайте примем ее за основу… Но тогда сразу же возникает вопрос: а как именно «сложнее»? Тут же тоже множество мнений. Давайте разбираться.

Александр Нотин:Высоцкий для власти был невероятно опасен. Особенно для той ее части, которая привыкла руководствоваться исключительно лозунгами «Партия — наш рулевой», и ставившей задачу превратить человеческую личность в мелкий винтик государственной машины. Высоцкий был возмутитель вот этого спящего, сонного царства — это был прямой, дерзкий вызов! Он пробуждал и выводил из состояния амнезии уставшее и задавленное советское общество, оказавшееся в какой-то момент под гнетом коммунистических доктрин. Он был мощный раздражитель общества и власти. Как гениальный поэт он очень обостренно воспринимал то, с чем в те годы все мирились — и я, в том числе. На что мы не обращали внимания, что принимали как должное, чему подчинялись. А он не подчинялся!

Интересно, что очень многие отмечают эту непримиримость и даже «революционность» Высоцкого. Дескать, у творческой интеллигенции всегда, во все времена было модно заниматься этаким «мягким фрондированием» с государством — через «фигу в кармане» или подобные безопасные инструменты. Чтобы через разного рода полунамеки, робко выраженные эзоповым языком, показать свою значимость да независимость. Ну и в результате получить некие «задабривания», кои власть пыталась превентивно раскидывать «непослушным малышам» творческой индустрии.

Так вот с Высоцким, как уверяет значительная группа экспертов издания, было все совсем не так. Он безоглядно рубил наотмашь — без экивоков и недомолвок. Потому и можно, его считать диссидентом — в прямом смысле этого слова, безо всяких натяжек.

При этом, во вдоволь напичканной «демонстрирующими свою независимость» деятелями культуры Москве — Высоцкого могли и не особо воспринимать «смутьяном» да «якобинцем». Все-таки играл в прославленном столичном театре, «знавался» со многими лицами государственного официоза.

Но тут показательна ситуация «на местах», где партийные и прочие чиновники лишь вожделенно мечтали о служебном росте и вожделенном «переводе в Москву». Здесь Высоцкого уже вполне могли воспринимать как диссидента, творчество которого «искажает», «очерняет» да «высмеивает» — и потому, явно нежелательно.

Хизри Ильясов:Все семидесятые и начало восьмидесятых годов у нас на Кавказе считались годами развитого социализма, не терпевшего никакого инакомыслия. Поэтому, острые социальные песни Высоцкого считалась в Дагестане диссидентскими, чуть ли не откровенно антисоветскими. Его творчество, за исключением небольшого числа известных песен из фильмов, не вписывалось в рамки официальной идеологии «нового, советского человека». Во всяком случае, тогдашние идеологи из партийного руководства Дагестана считали именно так! И это было недалеко от истины: ведь во многих песнях Высоцкого слышался жесткий протест против гнетущей атмосферы тоталитарного режима — хотя и выраженный опосредовано, через систему сложных ассоциаций.

Возможно, отсюда и идет такое расхождение во мнениях. Конечно, в Москве — могли относиться с определенным снисхождением (что мол, один он такой «бунтарский» у нас тут?). А вот в Советском Дагестане Высоцкого уже вполне могли воспринимать чуть ли не «антисоветчиком»! Как минимум — неким «вредным элементом». Ну а как еще, если за излишний интерес к его творчеству местные чиновники могли даже и «власть применить».

Хизри Ильясов:При советской власти молодежь в Дагестане боялась слушать «неофициальные» записи Высоцкого. Одно дело — официальные пластинки, коих было очень немного. И другое — магнитофонные записи, с острыми, сатирическими песенными памфлетами. Были даже отдельные примеры того, как расправлялись с поклонниками опального поэта. Студентов, слушающих его магнитофонные записи, могли исключить из высших учебных заведений, хотя и под другим предлогом. Людей постарше — могли уволить с хорошей должности. Особенно за свою карьеру тогда боялись чиновники: никому не хотелось, чтобы тебя воспринимали «политически неграмотным». Правда до лишения свободы никогда дело не доходило — но люди все равно опасались: мало ли, чего!