Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Соединенные Штаты давно проводили политику, в основе своей нацеленную на вытеснение Японии с азиатского континента. Эта политика нашла четкое отражение в ноте Хэлла. Каирская декларация недвусмысленно повторила ее. Поэтому естественно было ожидать, что в случае поражения Японии Соединенные Штаты, невзирая на последствия, будут настаивать на ее полном изгнании с континента. Но для блага восьмидесяти миллионов японцев требовалось, чтобы индустрия страны оставалась в неприкосновенности и чтобы любая система изъятия репараций отличалась от той, что была навязана Германии после первой мировой войны. При успешном решении этой задачи средства, которые раньше тратились на вооружение, в послевоенный период можно было бы переключить на общегосударственные цели, особенно на такие, как социальное обеспечение, образование и экономическое развитие, что позволило бы повысить уровень национального благосостояния. То, что Япония в будущем должна воздерживаться от войны, было ясно без слов. Следовало изменить Конституцию с тем, чтобы искоренить концепцию независимости высшего командования, а для дальнейшего сдерживания неистовства военных — культивировать идеи международного сотрудничества и мирного развития.

Таковы были мои главные выводы, к которым я пришел, изучая историю. Очевидно, что, когда страна терпит поражение в войне, внешнее давление на нее усиливается. В частности, следовало ожидать, что давление с востока и с севера будет чревато возникновением конфликтов в Японии. Однажды осенью 1944 года я в течение нескольких часов обсуждал эти проблемы с принцем Коноэ. Суть сказанного ему мною сводилась к тому, что Японии необходимо начинать все сызнова, избрав в качестве отправного пункта концепцию уважения прав человека, рожденную культурой Возрождения, концепцию уважения человеческой личности, как своей, так и окружающих. При признании этого жизненно важным, поражение создало бы возможности для мобилизации народа на самовосстановление, не попадая в зависимость от благорасположения или помощи иностранных государств, что позволит укрепить дух самостоятельности, отвергая иностранное вмешательство и в то же время пестуя моральность мирного сотрудничества с другими странами. Что беспокоило меня в этой связи, так это последние тенденции международного сообщества, не дававшие оснований для оптимизма в отношении будущей безопасности Японии в послевоенном мире, где доминировала бы свободная торговля, которую во время японо-американских переговоров предрекал госсекретарь Хэлл. Скорее, следовало ожидать, что в международных контактах все более активную роль будут играть политические, а не экономические или правовые отношения, что механизмы безопасности будут ликвидированы или подорваны политическими требованиями великой державы или группы держав или даже просто в силу обстоятельств и что идеал свободной торговли окажется несбыточным. Я считал возникновение такого положения дел неизбежным процессом, находящимся вне контроля со стороны чрезвычайно бедной природными ресурсами Японии, не говоря уж о ее поражении.

С течением войны надежды на победу Японии убывали. В октябре 1944 года волна американского наступления докатилась до острова Лейте на Филиппинах. Представители высшего командования говорили мне, что для восстановления утраченных позиций будет сделано все возможное, и я, разумеется, всем сердцем надеялся на успех. Однако защитников наших рубежей сминала превосходящая воздушная мощь противника, мы теряли множество судов, и наши операции не приносили успеха. Надежды, связанные с новым Кабинетом, гасли день ото дня. Американские силы провели стремительную серию десантов: в начале 1945 года они высадились на главном острове Филиппин Лусоне, 19 февраля — на Иводзиме и 1 апреля — на Окинаве. Наступление на собственно японскую территорию представлялось неминуемым. Кроме того, с начала 1945 года усилились воздушные налеты на Японию, которые наносили серьезный ущерб промышленности и транспорту.

Несмотря на быстрое ослабление нашей мощи, народ в целом все еще верил в победу и терпеливо сносил лишения и трудности. 10 марта, сразу по завершении очередной сессии парламента, я сел в поезд на вокзале Уэно, чтобы вернуться в Каруидзава. В то утро после массированной ночной бомбежки Токио поезд был переполнен пострадавшими с чемоданами и узлами. Многие из них, по-видимому, потерявшие мужей, жен или детей или пытавшиеся найти родных, отправлялись к родственникам в деревню. Эти люди являли собой грустное зрелище. Я слышал, как многие говорили, что, хотя у них все сгорело и они покидают Токио, не унося ничего, кроме собственной жизни, с их уст не сорвется ни слова жалобы, если Япония выиграет войну. Я не мог удержаться от слез, видя благородную стойкость этих людей и думая о том, как искренне они лелеют веру в победу, все надежды на которую уже сметены безжалостным ходом событий. В то время такие сцены приходилось наблюдать довольно часто. Увы, чистый и светлый патриотизм был бессилен перед материальной силой, и под натиском противника наши солдаты были вынуждены шаг за шагом продолжать свое горькое отступление.

В феврале 1945 года президент Рузвельт, несмотря на свое слабое здоровье, вместе с премьер-министром Черчиллем отправился в дальний путь на юг России, в Ялту, на совещание со Сталиным. Конференция длилась целую неделю, после чего эта троица приняла коммюнике с изложением их согласованной политики в отношении Германии. Как выяснилось впоследствии, они также договорились и о том, что не позже, чем через три месяца после поражения Германии СССР вступит в войну с Японией, и в награду за это ему будет возвращен Южный Сахалин, пожалованы Курильские острова и предоставлены концессии в Южной Маньчжурии.

После внезапной кончины президента Рузвельта 12 апреля его место занял вице-президент Трумэн. Положение Германии на фронте быстро ухудшалось, и 21 апреля советские войска вошли в Берлин. 30 апреля Гитлер покончил с собой в своей канцелярии, а 7 мая главнокомандующий германским флотом и назначенный преемником Гитлера Дениц отдал приказ подписать в Реймсе документ о безоговорочной капитуляции Германии Соединенным Штатам, Великобритании и СССР. Европейская война, которая длилась пять лет и восемь месяцев, закончилась.

Выше я говорил о том, что с ослаблением Японии СССР вполне мог отказаться от отношений нейтралитета. К концу 1943 года стало ясно, что русские уже приняли решение по этому вопросу, а высказывания Сталина в речи по случаю очередной годовщины Октябрьской революции в 1944 году, в которой он заклеймил как агрессора не только Германию, но и Японию, следовало воспринимать как недвусмысленное предупреждение нашей стране проявлять огромную осторожность. Никаких сомнений в этом у меня не осталось после того, как министр иностранных дел Сигэмицу [122] Сигэмицу Мамору (1887-1957), профессиональный дипломат, в 1933-1936 годах был заместителем министра иностранных дел, в 1936-1938 годах — послом в СССР а в 1938-1941 годах — послом в Англии. После начала войны, в 1942-1945 годах, был послом при Нанкинском правительстве, в 1943-1945 годах — министром иностранных дел в кабинетах Тодзё и Кой-со, а затем вновь занял этот пост в Кабинете Хигасикуни во время капитуляции На суде МВТДВ был, как министр иностранных дел, обвинен в косвенной причастности к зверствам и, отбыв установленный приговором семилстний срок тюремного заключения, с 1954 года занимал посты министра иностранных дел и заместителя премьера в Кабинете Хатояма. поручил послу Сато выяснить у советского правительства подробности Ялтинской конференции, и 26 февраля 1945 года нарком иностранных дел Молотов заявил ему, что о Японии в Ялте речи не было.