Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Двадцатые годы были тихими и спокойными при небольшой активности на дипломатическом фронте. По завершении работы над российско-японской Конвенцией об основных принципах взаимоотношений господин Того был направлен в Вашингтон на должность первого секретаря посольства. С тех пор его всегда сопровождали жена и единственный ребенок — дочь. За время службы в Вашингтоне у него сформировались точные и прочные впечатления об американском национальном характере, об экономике и промышленной организации страны — впечатления, которые оказывали на него большое влияние в течение всех последующих лет общественной жизни. В Японии двадцатые годы начались, в общем-то, безмятежно. В первые годы после Вашингтонской конференции внешняя политика Японии под руководством такой властной личности, как барон Сидэхара’, строго следовала духу вашингтонских договоров — духу мирного сотрудничества, равных возможностей и "открытых дверей". Внутриполитическая жизнь с 1919 года характеризовалась властью партийных кабинетов, и страна, казалось, впервые в своей истории находилась на пути к созданию традиций ответственной парламентской демократии.

1Барон Сидэхара Кидзюро (1872-1951 гг.), виднейший сторонник политики примирения с Китаем, в 1919-1922 годах был послом в США и одновременно членом делегации на Вашингтонской конференции. В двадцатые годы был "непременной принадлежностью" официальной жизни страны: в 1924-1927 и 1929-1931 годах занимал пост министра иностранных дел в пяти кабинетах, а в 1930-1931 годах исполнял также обязанности премьер-министра во время неизлечимой болезни смертельно раненного премьера Хамагути. После многолетней отставки вновь появился на политической арене после Тихоокеанской войны в течение недолгого периода в 1945-1946 годах был премьером, а с затем, с 1949 года до конца жизни — спикером Палаты представителей.

Однако этот период, ошибочно именуемый "периодом нормального управления", длился недолго. В ходе мировой войны и в течение некоторого времени после нее Япония пережила крупномасштабный "военный бум". Война обошлась ей недорого и предоставила выгодные возможности бесконкурентного доступа к азиатским рынкам, ибо в то время европейские страны были слишком заняты своими делами, чтобы думать о поставках на них товаров. Индустриализация Японии и трансформация ее экономики шли нога в ногу, вызывая невиданное процветание. Однако с восстановлением мира и возвращением западных стран в конкурентную борьбу "пузырь" лопнул, и к легко предсказуемым беспокойствам добавились трудности промышленности, продукция которой не находила рынков, что спровоцировало возрождение устремлений к экспансии по "старым" экономическим и политическим соображениям с добавлением "свежего" мотива о необходимости сохранить жизнеспособность новой экономики.

К середине двадцатых годов милитаристы, непривычно тихие после сибирского фиаско, вновь заговорили в полный голос, критикуя "слабую в коленках дипломатию Сидэхара" и разглагольствуя о необходимости "позитивной политики" в отношении Китая и об угрозе национальной безопасности, таящейся в планах разоружения. Шла ли речь о "позитивной" или "негативной" политике, у них была одна цель: развивать торговлю с Китаем и обеспечивать китайский рынок для японских товаров. Разногласия касались средств достижения этой цели. Сидэхара настаивал на необходимости смягчать недоброжелательность китайцев и культивировать подлинную дружбу и мирное сосуществование на основе искреннего уважения суверенитета и территориальной целостности Китая, а "позитивисты" рьяно выступали за применение силы, необходимое, на их взгляд, для продвижения особых интересов Японии в Китае и, особенно, в Маньчжурии.

Верх одержала позитивная политика. В то время гоминьдановские силы китайских националистов во главе с Чан Кайши с боями продвигались с юга, имея целью "подчинение Севера", и одерживали успех за успехом в революционной политике объединить Китай под властью одного правительства. Поскольку такое объединение угрожало распространиться и на Маньчжурию (появились свидетельства того, что маршал Чжан Цзолинь, военный правитель Маньчжурии, хозяин Пекина и пособник Японии, подумывал о переходе на сторону Гоминьдана), было очевидно, что оно несовместимо с исторической задачей японской гегемонии в этом регионе. Громкие требования прибегнуть к позитивной политике для отражения угрозы изгнания из Маньчжурии имели результатом формирование в Японии Кабинета, в котором посты премьера и министра иностранных дел занял один из сторонников этой политики — генерал барон Танака, и начало прямой военной интервенции в Китае. В 1927 и снова в 1928 году на Шаньдунский полуостров были направлены военные экспедиции с целью "защитить жизнь и собственность японских граждан" и припугнуть националистов. Чжан Цзолинь был убит при взрыве бомбы в личном поезде в 1928 году (этот инцидент так и не получил удовлетворительного объяснения), а его сын, "молодой маршал" Чжан Сюэлян получил при правительстве националистов пост командующего войсками в Маньчжурии и провинции Жэхэ во Внутренней Монголии. Бойкот японских товаров принял характер общекитайской эпидемии, а в самой Маньчжурии сформировалось прогоминьдановское движение. Что было хуже всего, китайцы начали строить или планировать железные дороги, параллельные японской Южно-Маньчжурской. Эта дорога, отторгнутая у России в 1905 году, проходившая от Порт-Артура на север и соединявшаяся в Чанчуне с российской Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД), давно стала для Японии "дорогой жизни" в Маньчжурии. Правительство Китая явно готовилось к искоренению там японского влияния. Военные амбиции Японии усиливались перед лицом растущей угрозы возврата этой территории под управление Китая. "Инциденты" стали происходить все чаще и чаще.

В то время как развитие обстановки в Маньчжурии однозначно вело к испытанию сил, международные отношения осложнялись событиями в других областях. В 1924 году американский Конгресс счел целесообразным внести в новый иммиграционный закон запрет на иммиграцию японцев в США. Эта акция, предпринятая в полном отрыве от выдающегося достижения всей американской национальной политики, — так называемого "Джентльменского соглашения" 1907 года, которое скрупулезно соблюдалось, — почти на двадцать лет прекратила японскую эмиграцию в США. Как и в случае с отказом союзных держав зафиксировать в Версальском мирном договоре принцип расового равенства, японцы не могли усмотреть в этой акции ничего иного, кроме беспричинного оскорбления. Это был болезненный удар по добрым чувствам японского народа. В 1930 году, когда собралась Лондонская конференция для пересмотра и расширения рамок Вашингтонского договора, встал вопрос о новых военно-морских ограничениях. Япония потребовала установить соотношение 10:10:7, получила отказ и, в конце концов, согласилась сохранить прежнее соотношение до конца 1936 года, но уже тогда был предсказан более или менее близкий крах системы военно-морских ограничений.