Пат Инголдзби - Особое чувство собственного ирландства [сборник эссе]

Сидел я на прошлой неделе в пабе и в ус не дул. И лучше б не смотрел в потолок — потому что увидел, как прямо надо мной крутится громадный золотой вентилятор. Накатило внезапное воспоминание, и мысли переполнились сверкающими лезвиями и плюшевыми медведями.

Вентилятор не трясся. Что да, то да. Иногда они вращаются и трясутся одновременно, и такое добивает меня напрочь. Я подозвал официанта. «Прошу прощения, уверен, что ваш золотой вентилятор проверяли в аэродинамической трубе и все такое, но давайте допустим, что он сорвется и полетит. Вы примерно представляете себе, как далеко?»

Официант ответил, что подобного вопроса ему не задавали ни разу в жизни. Сказал, что люди о таком не беспокоятся. Тогда я рассказал ему о гильотине и о мишках и спросил, способен ли, по его мнению, этот вентилятор долететь до столиков в углу. Официант сказал, что официально ссылаться на него не стоит, но, как ему кажется, вентилятор скорее всего вылетит прямиком в окно. Только это я и желал знать. Пересел за самый дальний от окна столик и устроился там, вновь не дуя в ус.

Беспокоят меня и здоровенные бетонные блоки. Те, которые подвешены на высоченных кранах, что своими стрелами торчат над тротуарами. Я всегда перехожу на дальнюю сторону улицы. Так мне безопаснее, потому что блоки в отличие от вентиляторов не крутятся и не трясутся. Траекторию рассчитывать не нужно. Не хожу я и по решеткам в мостовой, потому что боюсь очнуться в подвале паба среди бочек с пивом. А в остальном у меня все мировецки.

Решил я, что надежность — она в количестве. Вот почему у меня десять копий ключа от входной двери. Один — у моей сестры. Один — у матери. Еще один заложен на хранение в банк. Семь болтаются по дому. Теория за этим превосходная. Когда б ни торопился я по делам, впопыхах под рукой всегда окажется хоть один.

Беда в том, что мне становится тревожно, когда берусь проверять по местам и нахожу всего три-четыре копии. Меня бросает в панику. «О господи, недостача. Лучше дозакажу еще — чтоб уж наверняка». Возвращаюсь в итоге домой с тремя новыми ключами, тут обнаруживаются пропавшие, и через пару дней их у меня уже двузначные количества.

Книжка по психологии, которую я купил в «Изонз» [127] «Eason & Son» (с 1819) — ирландская розничная компания, торгующая книгами и канцелярскими товарами. , сообщает, что у меня навязчивая тревожность. Я же считаю, что это простое желание не оказаться на улице без ключа от собственного дома.

Распространяться это начало и на другие стороны моей жизни. Было время, я совершенно не напрягался, когда оставался всего один рулон туалетной бумаги. А теперь не готов уверенно смотреть миру в лицо, если по крайней мере двадцать не припрятано у меня наверху в гладильном чулане. Жуть. Иногда со мной приключается этот дикий приступ паники, когда я несусь наверх и распахиваю дверь в чулан. «Слава те господи, у меня их по-прежнему двадцать».

Друзья, забредая ко мне в дом, иногда удивляются вслух. Они не привыкли, что по всему дому валяются бесчисленные расчески, пилочки для ногтей, коробки с бумажными носовыми платками и одноразовые зажигалки. Возможно, это совершенно здоровое поведение. Может, книжка ошибается. Терпеть не могу тратить время на поиски вещей. И все же я не в силах пройти мимо человека, вопящего: «Четыре зажигалки за фунт!» — не чувствуя при этом бешеного навязчивого желания притащить домой еще штук двадцать.

Вероятно, стоит предварительно поболтать с психологом. Но они вечно расспрашивают про всякое семейное. И тогда придется рассказать про угольный сарай. В моем детстве там хранилось достаточно собачьего корма, что хватило бы прокормить сто одного далматинца. Временами отец распахивал дверь и замирал на пороге, шевеля губами. После чего расслаблялся и произносил: «Слава те господи… сто тридцать пять». Чтó он при этом чувствовал, мне хорошо известно.

10:00. Этот день собирался стать одним из великолепнейших в моей жизни, но я об этом еще не знал.

10:15. Великолепие началось в банке по соседству от меня. Что за внезапная нежданная радость! Один банковский служащий угостил меня анисовым драже — в точности таким же, как те, что я покупал сорок с лишним лет назад. Тот же вкус, те же ощущения, всё то же. А затем кассир раскрыл точное местонахождение лавки сластей, где можно купить себе анисового драже сколько угодно. Я только что снял со счета £80, и велико было искушение спустить их все.

10:20. Язык у меня весь покраснел. Я знал это наверняка, потому что остановил женщину возле банка и спросил: «Простите, мадам, будьте любезны взглянуть на мой язык и сообщить мне, какого он цвета». Она тут же поняла, на что именно смотрит. «Бог мой, глазам своим не верю, — проговорила она. — Вы взаправду едите анисовое драже!» Я нашептал ей адрес магазина, и она воодушевленно запрыгала. А затем ринулась в банк — снимать кучу наличных.

10:25. В лавке сластей я совершенно потерял голову и купил два полных пакета. Руки у меня дрожали. Всю дорогу домой я высовывал язык как можно дальше и силился опустить глаза, чтобы разглядеть самому.

11:00. После примерно тридцати анисовых драже у меня начались острые вспышки воспоминаний. Я вдруг начал выдавать целые песенки моего детства. Посреди телефонного разговора с матерью вдруг разразился песенкой: «Ты подглядел, ты проследил, и брадобрей тебя побрил, побрил сейчас, побрил потом, побрил и вилкой, и ножом» [128] Английская детская дразнилка, приводится в сборнике «The Lore and Language of Schoolchildren» (1959) английских фольклористов Айоны Маргарет Балфур Опи и Питера Мейсона Опи. Приблизительный аналог русскоязычного «Обманули дурака на четыре кулака…». .

Полдень. У меня на пороге объявился человек со схемами первой помощи. Он продавал их по домам. На середине его рекламной речи я услышал голос, в котором опознал собственный: «Трусишка сиропом сочится, засунь свой нос в горчицу!» [129] Английская дразнилка, встречалась в прессе еще в начале XIX в. Бедняга сложил свои схемы и без единого слова удалился. И, честно говоря, немудрено.

14:00. К этому времени я съел около пятидесяти анисовых драже и совершенно распоясался. Три моих кота пережили глубокое потрясение, наблюдая, как я высовываюсь из окна спальни и ору во всю глотку: «Ввысь по горным склонам, вниз в тростниковый дол не ходим мы на охоту, народец страху навел!» [130] Первая строфа из стихотворения ирландско-английского поэта Уильяма Аллингэма (1824–1889).

14:30. Лег в постель и оставался в ней до конца дня. В заданных обстоятельствах это было самое безопасное место.