Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Но уже в 1917 году крестьянство рассчиталось с угнетателями по полному счёту. И книг, и иных источников на этот счёт осталось предостаточно.

Шли годы, авторитет Энгельгардта как преуспевающего хозяина и блистательного публициста рос, а сам он испытывал всё нарастающее чувство неудовлетворённости. Для того ли он запер себя в деревенской глуши, оставшись без элементарных для интеллигентного человека условий комфорта, чтобы, как писал в первом своём письме, думать и говорить только о хозяйстве – о дровах, сене, навозе, тёлочках и поросятах? Ну, и уж явно не для того, чтобы, используя труд зависевших от него крестьян, наживать деньгу и радоваться прибавлению капитала. Тогда уж проще было бы прямо открывать кабаки или заниматься ростовщичеством – вариантов такого обогащения любой ценой было предостаточно. Чтобы жить, не страдая от бедности, но и не роскошествуя, ему было бы достаточно того дохода, который он стал получать уже на пятый год пребывания в Батищеве. А потом, имея надёжного и проверенного старосту, передал бы ему хозяйствование, оставив за собой роль консультанта в трудных случаях, и использовал бы высвободившееся время на литературные занятия, ездил бы по имениям родственников и знакомых, с которыми можно было бы поговорить на интересные темы… Нет, и такой образ жизни был ему не по душе. Чем же был недоволен Энгельгардт, чего ему не хватало?

Решив ряд труднейших вопросов агрономии, отмечал его сын Николай, «своё хозяйство он считал и называл обыкновенным эксплуататорским хозяйством и был совершенно лишен буржуазного самодовольства, не считал своего огромного умственного труда и гения и томился собственническими своими правами». Энгельгардт не мог, как Стива Облонский из «Анны Карениной» Льва Толстого, сознавать несправедливость своего привилегированного положения и спокойно пользоваться благами, которые оно ему предоставляет. Он не мог, как другие помещики, эксплуатировать крестьян и считать такой порядок естественным и единственно возможным.

Напомню, что Энгельгардт успехи своего хозяйства всегда рассматривал с государственной точки зрения, в разрезе пользы для общества и социального прогресса, с патриотических позиций. Его возмущали угнетённое положение крестьян, их нищета, забитость, невежество, расхищение большей части их труда хищниками и паразитами всех мастей. Ну, добился бы он процветания своего имения, изменилось ли бы положение крестьянства всей России? Нет, ничуть.

А в странах Западной Европы разве положение сельских батраков, кнехта, было лучше? Хорошо зная европейские порядки, Энгельгардт был уверен, что кроме беспомощных филантропов и социалистов-утопистов, там некому было даже поставить вопрос о коренном изменении аграрных отношений в сторону большей справедливости. Он интуитивно чувствовал: если что-то в этом направлении и произойдёт, то оно придёт из России.

Энгельгардту нужен был такой результат, чтобы его деятельность вызвала широкое общественное движение, которое преобразовало бы Россию, а в дальнейшем, возможно, и остальной мир, ибо такова миссия России на нашей планете. И в этом с его стороны не было ни капли тщеславия, честолюбия, он думал только о России.

Итак, цель, пусть и сначала смутно, но была определена, а её детали, как и путь к ней, он «сквозь магический кристалл ещё неясно различал».

Так «Что же делать?» И «С чего начать?»

В принципе ответ на эти вопросы можно найти и на страницах книги «Из деревни», если сделать выборку явных суждений и умышленно завуалированных (из-за цензуры) намёков на страницах разных его писем. Энгельгардт был народник и основе народнических взглядов оставался верным до конца. Мы видели, как ещё в письмах 1863 года он, наблюдая за жизнью неграмотных и невежественных, но стремящихся к лучшей доле крестьян, уповал на честных, гуманных, обладающих деньгами и знаниями помещиков, которые помогут этим труженикам выбиться из кабалы и нищеты. По его представлениям, в этом заключалась историческая миссия таких просвещенных помещиков-народолюбцев. Попав восемь лет спустя в Батшцево и познакомившись с местными помещиками, он понял, что его прежние представления на этот счёт были иллюзорными. Один гуманный и просвещённый помещик был в наличии – это сам Энгельгардт, однако он обладал лишь знаниями, которые ещё нуждались в проверке на практике, а главное – у него не было денег, которые также ещё нужно было заработать. Вот и пришлось ему то ли стать фермером, то ли вести хозяйство как кулак, раздавая зимой голодающим крестьянам хлеб и деньги с обязательством вернуть долг весной или осенью с процентом (магарычом). Но такое хозяйствование, далёкое от идеала Энгельгардта, приходилось вести, стиснув зубы, радость от достигнутых успехов в становлении рентабельного имения омрачалась сознанием того, что и он, гуманный помещик, вынужден был вести капиталистическое хозяйство, эксплуатируя крестьян, ради достижения прибыли.

Но если помещики в возрасте, миропонимание которых сложилось ещё в условиях крепостного права, на роль просвещённых народолюбцев не годились, то не сделать ли ставку на интеллигентную молодёжь? Энгельгардт вспоминал годы своей преподавательской и просветительской деятельности, перед его глазами вставали образы некоторых юношей и девушек, слушавших его с горящими глазами, готовых, казалось идти на подвиг служения народу. Так, может быть, еще не стоит отчаиваться, нужно обратиться к молодёжи? Тем более, что теперь он может обратиться не к нескольким десяткам студентов в аудитории, а к широкому кругу читателей популярного столичного журнала.

Вот эта идея – обратиться к образованной молодёжи с призывом «идти в народ», но уже не в целях пропаганды, как это делали прежде народники (которых крестьяне, не видевшие практической пользы от таких «просветителей», часто сами сдавали их в полицию) – вдохнула в Энгельгардта новый прилив энергии. И вся его хозяйственная деятельность вновь обрела новый, высокий смысл. Нет, теперь нужно идти в народ с целью укорениться в нём, стать его органической частью, жить его трудами и заботами и изнутри общины менять её, вносить в быт крестьянства знания, достижения науки, и оказывать им помощь в тех областях жизни, где мужики и бабы были беспомощны: стать земледельцами и одновременно сельскими учителями, врачами, акушерами, агрономами, механиками, инженерами…

Но и к этой цели надо идти постепенно, этапами. Да, крестьяне живут общинами, но это общины индивидуалистов, каждый из которых хозяйство ведёт самостоятельно. При этом они тщательно следят за соблюдением принципа справедливости при переделах земли, так, чтобы каждому досталось поровну и хорошей, и посредственной, и плохой земли. В итоге и без того недостаточный («кошачий») надел каждого еще разделён на несколько нивок, отделённых от земель соседей межами. Какое же здесь может быть рациональное хозяйство? Значит, кроме недостаточного количества земли, причиной бедности крестьян были ещё разрозненность их действий и раздробленность каждого надела. А, между тем, у крестьян есть опыт совместно косьбы, например, сена, и лишь потом каждый получает свою долю общего продукта, который делится по количеству кос.