Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Энгельгардт не мог дать крестьянам землю, но он пытался хотя бы устранить вторую причину их бедности – разъединённость хозяйственных действий членов общин и раздробленность каждого надела, и призвал их к артельному труду, к совместной обработке земли. Он видел в этом даже и свой личный интерес:

«Человеку так свойственно желать, чтобы дело рук его продолжалось, жалко подумать, что всё должно разрушиться после его смерти. И в самом деле, сделай так или иначе, а всё-таки непременно кончится тем, что земли опять зарастут лозняком, скот, выведенный с такою любовью, погибнет, рощи будут бестолково порублены, всё придет в запустение и всем воспользуется какой-нибудь кулак-арендатор или приказчик. А между тем, перейди мое хозяйство в руки общины, артельно, сообща ведущей хозяйство, оно продолжало бы процветатъ и развиваться. За примерами ходить не далеко: что сделалось со стадами скота, тщательно подобранного и выведенного любителями скотоводства, которых и прежде бывало немало? На моих глазах погибли здесь превосходные стада скота, и как погибли! – так, что даже и следов не осталось. И посмотрите, где у нас сохраняется хороший скот – в монастырях, только в монастырях, где ведётся общинное хозяйство… Нет никакого другого исхода, как артельное хозяйство на общих землях».

И ещё:

«Я устроил свое хозяйство прекрасно…И что же? Я вижу, что стоит мне, не то, что бросить хозяйство, а только заболеть, и всё пойдет прахом – никто не будет знать, что делать, где что сеять. Это понимает и мой староста, и другие крестьяне. «Умрёте – и ничего не будет, всё прахом пойдет», – говорит староста. «Кончится тем, что и вы сдадите имение в аренду немцу», – говорил мне один мужик. (Но даже эти оракулы не могли предсказать ту степень запустения, какую можно наблюдать в Батищеве сегодня.) И действительно, умри я – и все разрушится, если дети мои не перейдут к новой форме хозяйства, не сделаются сами земледельцами, не сумеют создать интеллигентную деревню, работающую на артельном начале».

Это была сердечная боль Энгельгардта. Он мог гордиться своими сыновьями, которые избрали поприще литераторов и общественных деятелей и добились там признания. Но он скорбел, видя, что они, ценя его и понимая значение его деятельности, к его хозяйству оставались равнодушными, и не горели желанием стать наследниками и продолжателями его дела. Но об этом мы поговорим позже, во второй части книги. А пока проследим продолжение полемики Энгельгардта со своими оппонентами:

«Рациональные агрономы скажут, может быть, да будет ли прогресс в хозяйстве, когда оно перейдёт в руки невежественных мужиков? Всё, что выработано агрономическою наукою, не будет известно невежественной мужицкой общине, которая станет держать простой скот в холодных хлевах, будет кормить его не по нормам, выработанным наукою, будет пахать простыми сохами и пр. и пр. На вопрос отвечу вопросом. А где же теперь прогресс в хозяйстве? Кому же известно то, что выработано наукой, и кем оно применяется? Где, кроме дутых фальшивых отчётов, существует это пресловутое рациональное хозяйство? Что вышло из всех этих школ, в которых крестьянские мальчики отбывали агрономию? Что вышло из этих опытных хуторов, ферм, учебных заведений? Что они насадили? Да, наконец, куда деваются агрономы, которых выпускают учебные заведения? Одни идут чиновниками в коронную службу, другие идут такими же чиновниками на частную службу, где прилагают свои агрономические знания к нажиму крестьян посредством отрезок, выгонов.

Поверьте, что хуже не будет, потому что хуже теперешнего хозяйствования быть не может».

С констатацией фактов Энгельгардтом я согласен, а вот последнее его утверждение представляется мне слишком оптимистическим. Не только история отечественного сельского хозяйства, но и вся мировая история показывают: как бы плохо ни оценивали мы сегодняшнее положение дел, оно может стать хуже. Учёные даже вывели на этот счёт несколько правил. (Бутерброд чаще падает на пол стороной, намазанной маслом, и т. п., в более элегантной форме – законы Мэрфи. А «железная леди» Маргарет Тэтчер предупреждает: «Что бы ни обещали дипломаты, рассчитывайте на худшее».)

Но Энгельгардт продолжает свою полемику с учёными и агрономами:

«Напротив, когда устроится прочно хозяйство общин на артельном начале, то будет такой прогресс в хозяйстве, о каком мы и помышлять не можем. Сила, когда она сила, своё возьмёт.

Не бойтесь! Крестьянские общины, артельно обрабатывающие земли, введут, если это будет выгодно, и травосеяние, и косилки, и жатвенные машины, и симментальский скот. И то, что они введут, будет прочно. Посмотрите на скотоводство монастырей…

Если существуют странствующие коновалы, волночёсы, трещоточники, швецы и т. п., то почему же не быть странствующим учителям, медикам, агрономам? Приезжал же в прошлом году известный агроном и скотовод Бажанов к нам просвещать наших хозяев и земство. Всё будет. Если теперь у крестьян существуют свои неофициальные школы, свои бабки, свои костоправы, деды, знахари, то нет сомнения, что разбогатевшие при новом порядке общины не останутся в том же положении, как теперь, и заведут школы грамотности, агрономические и ремесленные училища, консерватории, гимназии, университеты. Действительно полезная наука проникнет и в общины. А пока, пока еще масса темна…»

Настолько темна, что, казалось бы, вполне убедительные доводы Энгельгардта разбивались об сиюминутный эгоистический интерес каждого хозяйчика: «не повезу я свой навоз на участок, который при переделе земли отойдёт другому…:» и т. д. Крестьяне не перейдут к артельному хозяйству, если пример им не покажет патриотически настроенная интеллигенция.

Вот тут-то, наконец, Энгельгардт, и формулирует свой идеал хозяйства: это – деревня интеллигентных земледельцев:

«Мало ли теперь интеллигентных людей, которые, окончив ученье, не хотят удовлетворяться обычною деятельностью – не хотят идти в чиновники? Люди, прошедшие университет, бегут в Америку и заставляются простыми работниками у американских плантаторов. Почему же думать, что не найдется людей, которые, научившись работать по-мужицки, станут соединяться в общины, брать в аренду имения и обрабатывать их собственными руками при содействии того, что даёт знание и наука».

При этом он полагал, что такая просвещённая деревня – не только наилучшая форма хозяйства сама по себе. Именно они и сможет подтолкнуть крестьян к артельной обработке земли своим примером культурного и высокоэффективного хозяйствования:

«Такие общины интеллигентных земледельцев будут служить самыми лучшими образцами для крестьянских общин. Такие хозяйства будут служить гораздо лучшими хозяйственными образцами, чем всякие образцовые казённые фермы или образцовые помещичьи имения. Если знание, наука может принести пользу в хозяйстве, то вот тут-то, в этих общинах , вы- кажется всё её значение.