Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

«Человеку так свойственно желать, чтобы дело рук его продолжалось, жалко подумать, что всё должно разрушиться после его смерти… А между тем, перейди моё хозяйство в руки общины, артельно, сообща ведущей хозяйство, оно продолжало бы процветать и развиваться… И посмотрите, где у нас сохраняется хороший скот, – в монастырях, только в монастырях, где ведется общинное хозяйство».

Энгельгардт, когда писал эти строки, с грустью думал о том, что и его дети не станут продолжателями дела отца.

И вот здесь-то, в деле становления спасительного для страны артельного хозяйствования, и могла бы, считал Энгельгардт, сыграть решающую роль действительно болеющая за Россию часть интеллигенции; образцом для неё могла бы стать «союзная» деревня, которую он назвал «Счастливым Уголком»:

Однако, чтобы сыграть эту роль, таким интеллигентам нужно было совершить подлинный жизненный подвиг: «Но для этого нужно уметь работать, нужно уметь работать так, как умеет работать земледелец-мужик… чтобы хозяин-мужик согласился нанять тебя в батраки и дал бы ту же цену, какую он дает батраку из мужиков… Несут же – должны нести – интеллигентные люди солдатскую службу наравне с мужиком… при добром желании сделаться земледельцем, при неустанной работе здоровый, сильный, ловкий, неглупый человек из интеллигентного класса может в два года приобрести качество среднего работника из мужиков».

Здесь нужен подвиг не одиночки, а целых сообществ таких патриотов России на деле: ведь «жить-то в деревне кто теперь захочет – нужда разве заставит. Каждому хочется жить в обществе своих, цивилизованных людей и иметь возможность дать детям образование. Люди из интеллигентного класса тогда только будут жить по деревням, когда они станут соединяться и образовывать деревни из интеллигентных людей».

А каким громадным шагом в деле подъёма страны стало бы такое движение!

«Такие общины интеллигентных земледельцев будут служить лучшими образцами для крестьянских общин».

Да и для самих интеллигентов, полагал Энгельгардт, переезд в деревню и работа на земле были бы спасением. Ведь он сам, только переехав в деревню и занявшись хозяйством, « впервые стал понимать, что кроме настоящей жизни существует в воображении нашем (всех людей интеллигентного класса… совершенно цельное, но фальшивое представление, так что человек за этим миражом совсем-таки не видит действительности».

Энгельгардт был тогда, видимо, единственным в России мыслителем, который сознавал этот органический порок интеллигентского сознания, то есть принципиально неправильное восприятие окружающего мира. Здесь речь идет, конечно, не вообще о работниках умственного труда, не о врачах, инженерах или педагогах, а о носителях интеллигентского миропонимания, о том «малом народе», который противопоставил себя кормившему его «большому народу» и стремился перестроить Россию на западный образец. И он претендовал на то, чтобы руководить презираемым «большим народом» и просвещать его по своему разумению. Метания интеллигенции того времени хорошо известны, и к ней Энгельгардт обращает свой призыв:

«Те интеллигенты, которые пойдут на землю, найдут в ней себе счастье, спокойствие. Тяжёл труд земледельца, но лёгок хлеб, добытый своими руками… А это ли не счастье? Когда некрасовские мужики, отыскивающие на Руси счастливца, набредут на интеллигента, сидящего на земле, на интеллигентную деревню, то тут-то они вот и услышат: мы счастливы, нам хорошо жить на Руси!..

Наконец, земля должна привлечь интеллигентных людей, потому что земля дает свободу, независимость, а это такое благо, которое выкупает все тягости тяжёлого земледельческого труда… Великое дело предстоит интеллигентным людям. Земля ждёт их, и место найдётся для всех».

Очень важно ещё одно замечание Энгельгардта: чтобы артель интеллигентных земледельцев процветала, её должен возглавлять умный руководитель, не только умеющий выполнить любую крестьянскую работу, но и могущий при необходимости во всём идти впереди, воздействовать на других силой личного примера, – это главный признак русского понимания роли руководителя. На молотьбе у Энгельгардта работала «артель из 8 молодцов под командой ловкого, сильного и умного малого, который лениться никому не давал и во всей работе сам шёл впереди».

Мало быть идейным человеком, «двадцатипятитысячником» и т. п., надо знать дело, понимать труд людей и уметь его организовать, быть во всём главном, в загаде впереди всех, быть для всех высшим авторитетом не в силу должности, а по праву лучшего специалиста. Выращивание таких артельных хозяев – первая задача и хозяйств, и государства.

Я убедился в итоге многих встреч и бесед, что Энгельгардта у нас мало кто знает. А уж о том, что его призыв не остался неуслышанным, что сотни молодых интеллигентов поехали к нему в Батищево на выучку, не знает, кажется, почти никто. А между тем на рубеже 70-80-х годов прошлого века в России были наиболее известны три учителя жизни – Лев Толстой, Александр Энгельгардт и его сосед, друг и оппонент, выдающийся русский мыслитель и экономист Сергей Шарапов, книжечку о нём я назвал: «Обыкновенный русский гений». (Я не упоминаю здесь о православных старцах, это особая тема.) И нередко бывало так, что разуверившиеся в своём учителе «толстовцы» приезжали к Энгельгардту и находили там ответ на самые глубокие запросы своей души.

К сожалению, как было показано в главе 22, образованные люди, создавшие, по призыву Энгельгардта, «деревни интеллигентных мужиков», не оправдали его надежд. Отдельные лица из них научились неплохо работать на земле и получили от Энгельгардта соответствующие свидетельства, но ни одна «интеллигентная деревня» не просуществовала, кажется, и двух лет. При этом Энгельгардт понёс и ощутимые потери в финансах. Ведь он поднимал Батищево не только для того, чтобы прокормиться со своим семейством. Мысль об интеллигентной деревне, о связанной с этим исторической миссии русского народа зародилась у него ещё до приезда в Батищево. Он в мечтах видел своё имение центром, от которого волны «интеллигентной революции в деревне» пойдут по всей России, что позволит избежать революции, к которой вела политика существующей власти. С крахом этих ожиданий и вся его деятельность потеряла «вторую половину» смысла. Это было для Энгельгардта крахом мечты жизни и настолько сильным ударом, что он вскоре передал управление имением дочери Вере, а сам оставил себе небольшой участок земли для опытов и продолжал изучать влияние фосфоритов на урожайность различных культур.