Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

И так, от письма к письму мазок за мазком, складывается картина, где крестьяне задыхаются от малоземелья, а помещики, не имея достаточного количества рабочих рук, половину и более земли оставляют пустовать, государство же, не получая продукции с пустующих земель, не может разбогатеть. И всё это – из-за корысти помещиков и слившейся с ними власти. В качестве рабочих рук помещик может получить только тех крестьян, которые, чтобы не помереть с голоду зимой, брали у него хлеб взаймы с обязательством в страду на него работать. Значит, и реформа была задумана так, чтобы, ради обеспечения помещиков рабочими руками, нужно сделать так, чтобы крестьянин был беден. Что стал бы делать помещик со своей землей, если бы крестьянам хватало своего хлеба? Поэтому между крестьянами и помещиками идёт непрерывная борьба, интересы двух классов противоположны. Но в каждом письме количество неудобного для власти материала не превышает, как сказали бы сейчас, ПДК («предельно допустимой концентрации»). Попадающиеся высказывания вроде того, что существующая систем может работать только при условии, «чтобы крестьяне бедствовали», вытекали из ранее сказанного и тогда не запрещённого.

Чтобы писать такие письма-статьи, нужно быть не просто блестящим публицистом, а гроссмейстером, асом политической публицистики.

Пик надежд крестьян на справедливое решение земельного вопроса пришёлся на русско-турецкую войну 1877–1978 годов. Солдаты, а вместе с тем и вся крестьянская масса, были уверены, что после победы настанет лучшая жизнь. Иначе зачем же эта кровавая бойня, такие жертвы, столько загубленных и искалеченных воинов, столько женщин, оставшихся вдовами, столько детей без отцов? А лучшая жизнь – это прежде всего чтобы всем хватало земли, царская «милость насчёт земли будет, чтобы там господа ни делали», «будут равнять землю». Энгельгардт воспользовался возможностью публично высказать убеждённость крестьян в том, что «вся земля принадлежит царю и царь властен, если ему известное распределение земли невыгодно, распределить иначе, поравнять. И как стать на точку зрения закона права собственности, когда население не имеет понятия о праве собственности на землю?» То есть все его размышления о невозможности и недопустимости частной собственности на землю, о том, что вся земля – царская (то есть, если не будет царя, то государственная), земля должна быть национализирована и передана тем, кто её обрабатывает, были высказаны как мнение народное.

Крестьянство в послереформенной России было самым взрывоопасным слоем общества. Ограбленное, обманутое, обременённое непосильными выкупными платежами, оно во многих местах России было готово вспыхнуть при первой же искре. Деятельности Энгельгардта-публициста должен был быть положен конец. К указанию министра внутренних дел России смоленскому губернатору добавился новый сильнейший нажим, и последнее (12-е) письмо Александра Николаевича увидело свет только после его смерти.

Вся деятельность Энгельгардта-публициста была посвящена защите крестьянства. Крестьяне, разговоры с ними занимают большую часть книги «Из деревни». А в иллюстрациях они отсутствуют. Чтобы устранить этот недостаток, привожу фотографию, на которой Николай Энгельгардт сидит рядом с Иваном – старостой Батищева и своим «дядькой», которому сын Энгельгардта обязан был очень многим.

Одна из излюбленных тем современной либеральной российской публицистики – обличение проведённой Сталиным ускоренной коллективизации сельского хозяйства СССР на рубеже 20-30-х годов, которая якобы привела к уничтожению целого класса крестьянства – этой извечной опоры России. Здесь не место обсуждать, правильным или ошибочным был этот курс на коллективизацию села и могла ли бы страна сохранить свою независимость без этого, можно ли было осуществить индустриализацию (необходимость которой критики, как правило, не отрицают в силу очевидности ответа) без обобществления средств производства на селе. Равным образом не стану разбирать, действительно ли при этом крестьянство было уничтожено или же, напротив, в конце XX века из всех промышленно развитых стран мира только в СССР крестьянство и сохранилось. Замечу лишь, что у нас семья каждого колхозника или работника совхоза имела приусадебный участок, личное подсобное хозяйство, которое чаще всего почти полностью покрывало её потребность в основных видах продовольствия и оставляло кое-что на продажу. При этом колхозник или рабочий совхоза, даже если и работал в общественном хозяйстве механизатором, то у себя дома, в подсобном хозяйстве, он оставался настоящим крестьянином. Он выращивал картофель и овощи, ягоды и фрукты, выполняя весь годовой цикл связанных с этим работ. А, скажем, американский фермер, жизнь которого описана в очерках Ю. Черниченко, выращивал бройлеров, получая исходный материал (цыплят из инкубатора), готовый корм и пр., как и консультации ветеринара, зоотехника и пр., а сдавал продукцию приёмщику крупной компании. По сути, фермер выполнял лишь одну частичную операцию, то есть был винтиком в большой машине, членом совокупного рабочего, только трудящегося на земле. Это лишь с приходом к власти в СССР Хрущёва начался новый поход против личных подсобных хозяйств. Хрущёв советовал крестьянам сдать своих коров в колхозное стадо в обмен на ежедневный бидончик молока с колхозной фермы. Для него корова была лишь источником некоторого количества молока (по кружке в день на члена семьи). А для крестьянина корова – это центр хозяйственной жизни семьи, самовоспроизводящийся источник продовольствия, каждый год приносящий тёлочку или телёнка, спасительница в годы лихолетья. Начались новые утеснения крестьян, ограничение покосов и пр.

Ещё одно обвинение Сталина услышал я от редактора одной популярной газеты для села (замечу, кстати, он сам в 90-е годы был проездом в Батищеве и видел там полнейшую разруху): дескать, он создал колхозы, чтобы можно было забирать весь выращенный крестьянами хлеб в пользу государства. Очевидно, человек либеральных взглядов не в состоянии представить, какой гигантский шаг деревня, пусть ещё и не везде, сделала к 1940 году по сравнению с тем, что она представляла собой сразу после Октябрьской революции.

Но сейчас дело даже не в этом. Оказывается, мысль о необходимости коллективизации впервые возникла вовсе не в голове Сталина, она имела к тому времени в России более чем полувековую традицию, и у истоков её стоял опять-таки А. Н. Энгельгардт. Его, помещика, удручала бедность окружающих крестьянских хозяйств, и он, размышляя над её причинами, увидел корень беды, с одной стороны, в кабальной зависимости бедняков и середняков от власти, помещиков и кулаков, а с другой – в разобщенности в действиях крестьян, которую он показывает на примере деревни из 14 дворов: