Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

Но вернемся на войну. Поль служил во французской армии, где ему было смертельно скучно: слишком немощной, слишком расхлябанной она ему представлялась. Не армия, а кучка засранцев. Он вышел в отставку и записался в немецкую армию, которую счел намного лучше организованной и которая, в его понимании, отстаивала важнейшие ценности. Более прямолинейных, чем он, свет не носит. Он стал свидетелем подъема нацизма и стремительного возвышения Гитлера, что ему совсем не понравилось. Дед был до крайности правым, но нацизм не вписывался в свод его правил, в систему его ценностей. И тогда он вышел в отставку из немецкой армии и вновь поступил на службу в армию французскую, чтобы сражаться с нацизмом.

Он дослужился до офицерского звания, однако большую часть военного времени провел в плену. С его-то характером это наверняка было побегом от действительности. Но война окончилась. Миллионы людей погибли. Целые регионы были разорены. Многие семьи пострадали. После освобождения во Франции появилось новое правительство, и это сводило с ума моего деда.

– Мы сражались не для того, чтобы шайка подонков вернула себе власть! – брюзжал он.

Тогда Поль решил присоединиться к группе анархистов, которая именовалась «Балаклава». Он и его товарищи планировали серию покушений «на этих новых политиков, оппортунистов». Понятно, что деда арестовали до того, как он что-либо взорвал, и приговорили к пожизненному заключению.

Так случилось, что дед из тюрьмы послал весточку сыну. Каким-то загадочным образом ему удалось узнать, что сынок проживает в Сель-Сен-Дени, и он отправил туда трех недавно вышедших на волю дружков, чтобы забрать своего отпрыска у заботливых кузенов. Клоду было девять лет, когда ему довелось увидеть, как, проехавшись по деревне, три злодея вышли из позаимствованного по случаю «Кадиллака» возле дома дяди Одиара. Волхвы сделали дяде-благодетелю предложение, от которого нельзя отказаться.

После чего маленький Клод быстро собрал чемодан и отправился со своими ангелами-хранителями в Париж, а те доставили его к Маргарите, мачехе, о которой он никогда не слышал. Все-таки лучше, когда со своей новой женой вас знакомит ваш отец, но Поль содержался в Санте [2] Санте – ныне единственная расположенная непосредственно в Париже (в XIV административном округе) тюрьма; построена в 1867 году. , и Маргарите пришлось это сделать самой.

– Я твоя мачеха, – сказала мальчику Маргарита.

– Здравствуйте, мадам, – ответил ей мой отец.

Лед был взломан взрывом динамита.

Маргарита была сильной женщиной, такой же прямой, как ее муж. Она переносила свое вынужденное одиночество с редкими мужеством и достоинством. Муж попросил ее позаботиться о его сыне – она сделает это без колебаний, и ребенок ни в чем не будет знать нужды. За исключением главного: она не сможет одарить его любовью, той эмоциональной основой, на которую имеет право каждый ребенок и которая делает возможным его развитие. Но «это все из-за войны», как говорили в ту эпоху. Война – главный виновник наших несчастий, она постоянно переиначивает все наши чаяния. Жить и питаться – вот главное. Остальное – лишнее, остальное – роскошь. Пять лет в центре Парижа мой отец прожил в эмоциональной пустыне.

Маргарита строго воспитывала моего отца, да и сам Поль отказывался от свиданий с сыном, если тот приносил из школы плохие отметки. Субботние свидания в тюрьме Санте отнюдь не были излюбленным времяпрепровождением Клода, и очень скоро он нахватал плохих оценок, чтобы их избежать.

Эмоциональная неразвитость усугублялась, но в двенадцать лет он встретил своего спасителя. Джеки было тринадцать, он был из скромной семьи. Его семью тоже зацепила война, но он, как говорится, хоть и ходил по краю, не сбился с пути. Джеки на всю жизнь стал лучшим другом Клода. Именно благодаря Джеки немного позднее он познакомился с местом, где жизнь била ключом, – с кварталом Сен-Жермен-де-Пре. В послевоенное время у молодежи проявилось стремление к свободе и празднику, и джаз стал той новой кровью, что отныне текла в их жилах. Когда отцу исполнилось восемнадцать, он жил уже на полную катушку и мог наконец высвободить свою слишком долго подавляемую энергию. Это был взрыв мозга – и тела тоже.

Он позабыл об учебе, отце, Маргарите и их прямолинейности, которая не оказала на него никакого влияния. Он бежал от горя и одиночества в би-боп [3] Би-боп – джазовый стиль, сложившийся в начале – середине 1940-х годов, для которого характерен быстрый темп и сложные импровизации. и бессонные ночи. Он хватал жизнь жадными руками и жадным ртом, словно боялся, что она снова его бросит. Мимоходом он подхватил и мою мать. Они уже встречались за несколько лет до этого в Сель-Сен-Дени. Тогда моей матери было семь. Она запомнила этого мальчишку, робкого и замкнутого, похожего на испуганного молодого пса, которого опекуны постоянно держали на привязи.

Девять лет спустя Даниель, моя мать, впервые в жизни ощутила порхание бабочек в животе. Она происходила из семейства Бельзик. Более бретонскую трудно себе представить. Ее бабушка содержала притон в Сайгоне. Мать, Ивонна, была алкоголичкой, а отец, Морис, угодил в тюрьму за то, что был женат сразу на нескольких женщинах, не проявив деликатности уведомить их об этом. Моя мать выросла на побережье Бретани у своей тети. Тетя Бельзик была ростом всего полтора метра. От нее пахло воском, и она была глуха как пробка. Во всем остальном это было огромное сердце и две руки, чтобы ему служить. Моя мать обязана ей всем, по крайней мере, всем тем немногим, чем она располагала.

Мать провела свое детство с закрытыми глазами и замкнув руками слух. Для нее это был единственный способ расти без особых страданий. Но война и семейство позаботились о том, чтобы не дать ей вырасти. Поскольку ей приходилось опираться лишь на саму себя, у нее развился сколиоз, а вместо того чтобы отвести ее к врачу, девочку отправили к монахиням. В монастыре она провела все свое отрочество, и рост ее завершился на отметке 1 м 60 см.

Освободившись от войны, своего семейства и монашек, она очутилась в Париже и встретилась с моим отцом, который стал ее первой детской любовью. Ему было двадцать, ей едва исполнилось шестнадцать. Отец как раз начал заниматься культуризмом. Он был красив, мускулист и танцевал как бог. Это был уже не маленький мальчик, робкий и запуганный. Это был Король Сен-Жермена. Во всяком случае, именно таким его увидела моя мать. В ту эпоху она не имела никакого представления о самой себе. Она ничего не знала ни о своем разуме, ни о своем теле. Только чуть-чуть – о сердце, которое так сильно билось в первый раз.

Мой отец соблазнил ее, отомстив своему прошлому, прошлому никому не нужного мальчишки. Мать помнит, что у нее и в мыслях не было сопротивляться, когда Король вторгся в ее королевство. Через несколько месяцев она забеременела. Мой отец был влюблен, а значит, история должна была иметь счастливый конец. Правда, существовала одна проблема: отец влюблялся каждые пять минут. Отсутствие в начале жизни любви и привязанности стало бездонным колодцем, куда падали все девушки, которых он встречал. Моя мать тоже была влюблена. Возможно, слишком сильно. В ее воображении он был само совершенство. Надо сказать, что монахини целых пять лет внушали ей, что истинной является только любовь к Богу, а она за каких-то пять минут заменила Бога на моего отца.