Иван Франтишев - Слава героям

ПОЕДИНОК

Батальон получил приказ занять оборону в районе Невской Дубровки. Второй день, почти не переставая, лил дождь. Бойцы шли по узкой разбитой проселочной дороге. Люди устали, валились с ног. Стоило колонне остановиться, как бойцы ложились на пожелтевшую траву и засыпали.

На место прибыли глубокой ночью. К группе отдыхающих красноармейцев подошел капитан Терехов, присел и, сняв каску, участливо спросил:

— Что, силенки отказывают?

— Устали малость, товарищ командир.

— Чуточку поспать бы. Этак минуток шестьсот.

Красноармейцы засмеялись. Улыбнулся и Терехов.

— Поспать, конечно, надо, сон силы восстанавливает. Но посудите сами: если мы сейчас, в темноте, не займем оборону, не окопаемся, как положено, то утром нас фашисты без труда обнаружат и уничтожат. А мы разве за этим столько верст отмахали, чтобы подставить головы под дурные пули? Так вот, отдыхать будем потом, а сейчас берите в руки саперные лопаты и за работу. И чтобы окопы были по всей форме, на рассвете лично сам проверю у каждого.

Комбат слово сдержал. Чуть забрезжил рассвет, бойцы снова увидели его. У одного окопчика капитан Терехов задержался:

— Вы, товарищ Карташев, видать, не любите жену и детей и не собираетесь к ним возвращаться после победы?

— Почему вы так говорите, товарищ капитан? Семью я люблю, соскучился по жене, детям.

— Нет, не любите, — настаивал капитан. — Если бы вы любили, то не пожалели бы сил и окопались бы по-настоящему, А то вырыли какую-то лунку, головы не спрятать в ней.

А вот окоп Владимира Пчелинцева капитану понравился. Боец выкопал его неподалеку от валуна, покрытого густым мхом. Это была удобная позиция.

Когда Терехов ушел, к Пчелинцеву подполз боец из соседнего окопчика, пристроился поудобнее, положил на солому винтовку, осмотрелся.

— Неплохо окопался, сынок, — сказал он.

Владимир с ним не был знаком и сейчас внимательно смотрел на изрядно промокшего, выпачканного в желтой глине соседа. Немолодой, с рыжеватой щетиной на щеках, нос чуть вздернутый, глаза серые и добрые-добрые.

— Я за огоньком к тебе, — продолжал боец, — не сберег спички-то, раскисли от дождя. Табачок сберег, а спички не смог.

Он чиркнул спичкой, раскурил толстую самокрутку и с наслаждением вдохнул крепкий пахучий дымок. Они разговорились. Как-то так вышло, что Владимир вдруг стал сетовать на сеющий тоску дождь, на холод, ругать старшину, который еще не покормил проголодавшихся красноармейцев.

— Тоже, поди, не сладко старшине-то нашему, — заметил боец, доставая из противогазной сумки сухарь. — На, пожуй, зубы-то молодые, вострые.

Пчелинцев с удовольствием принялся грызть крепко поджаренный сухарь.

— Небось дома и не посмотрел бы на сухари?

— Я студент, в Горном институте учился, — ответил Владимир, — а на практике все приходилось: и дымком греться, и шилом бриться.

— Да ты, видать, паренек бывалый, — обрадовался сосед. — С тобой и мне легче станет, спокойнее.

— Это почему же спокойнее? — поинтересовался Пчелинцев.

Боец ответил не сразу. Он смахнул с винтовки снежинки, протер затвор полой шинели, прилег поудобнее.

— Соседа по окопу иметь сто́ящего хорошо, — тихим голосом продолжал он, — и огоньком выручит, и в бою поддержит, поможет. И вообще как-то веселее становится на душе, когда рядом настоящий товарищ. По заводу знаю. Токарь-карусельщик я. На Металлическом работал. Павлом Петровичем Сурминым величают. Так вот, бывало, попадется хороший сменщик — и домой идешь спокойно.

Вдали за низкими поредевшими кустами раздалась автоматная очередь. Шальные пули прожужжали в сторонке.

— Фрицы нервничают, боятся, как бы мы к ним не подкрались.

Пчелинцев схватил винтовку и тоже открыл пальбу.

— Не жги патроны, сынок, береги для дела. А уж ежели стреляешь, то бей по цели, попусту чего пулять.

В кустах что-то мелькнуло. Павел Петрович ловко вскинул винтовку, прицелился. Раздался глухой выстрел.

— Попали? — спросил Владимир.

— Вряд ли, — откровенно признался Сурмин. — Зрение подводит.

— Я на зрение не жалуюсь, да и стреляю, кажется, метко, сам комбат говорил мне об этом, — произнес Пчелинцев.

— Ты что ж, с капитаном Тереховым давно знаком? — спросил Павел Петрович.

— Порядочно. Два месяца перед отправкой на фронт обучал нас капитан меткой стрельбе, учил окапываться, выбирать огневые позиции, вести бой врукопашную. Жаркие были денечки. Он часто напоминал нам, что мы не простые красноармейцы, а бойцы истребительного батальона и должны все уметь.

— Хороший командир, дело знает и бойцов любит, — заметил Павел Петрович.

Из-за поворота траншеи, чуть пригнувшись, показался комбат. Шел он, широко расставляя ноги. Накинутая на плечи набухшая плащ-палатка тяжело свисала вниз, била по голенищам сапог. Павел Петрович заторопился было к себе, но капитан Терехов кивнул головой: «сиди, мол, не уходи» — и сам тяжело опустился на промокшую солому. Высокий, сухощавый, он выглядел очень усталым. Но лицо было чисто выбрито, у выгоревшей гимнастерки из-под воротника виднелась ровная белая кромка подворотничка. Чувствовалось, что капитан любит порядок, следит за собой.

Сурмин провел рукой по щеке, — ему вдруг стало неудобно перед командиром за свою неряшливость. Капитан, видимо, понял бывалого солдата, улыбнулся, но промолчал. А про себя подумал, что неплохо бы найти среди бойцов парикмахера, отправить его по блиндажам, пускай всех приведет в порядок.

Терехов устроился поудобнее, сбросил плащ, положил бинокль в сторонку. Пчелинцев искоса посмотрел на бинокль, взял его в руки, поднес к глазам и долго рассматривал лежащее за окопом пустое, иссеченное косым дождем поле — передний край врага.

— Кого вы там заметили? — поинтересовался капитан.

— Фрицы картофель на поле собирают.

— Хозяйничают, словно на своем огороде, — сердито сказал Сурмин и добавил: — Стукнуть бы их из миномета.

— По каждому фашисту из миномета не настреляешься, — ответил комбат, — да и минометов-то у нас пока раз-два и обчелся. О трехлинейке забывать не надо.

— Мы стреляем, — отозвался Пчелинцев, — да только что-то неважно получается. Попугаем фрицев, а они, глянь, опять нос высунули, во весь рост ходят.

— Окопы наши далековато вырыты, не всегда достанешь, — подметил Сурмин.

— Можно приблизить, — сказал комбат, беря из рук Пчелинцева бинокль. — Давайте отберем самых метких стрелков. Ночью они выдвинутся далеко вперед и будут вести снайперский огонь по фашистам. Как думаете, найдутся желающие?