Иван Франтишев - Слава героям

— Есть, товарищ подполковник, — отшутился Румянцев и скрылся за изгибом траншеи.

Штыков тоже вышел из блиндажа. Его адъютант осветил траншею фонариком.

Январская ночь обдавала прогорклым пороховым дымом. Противник, подтянув артиллерию, усилил обстрел наших позиций.

— Вы куда, товарищ член Военного совета?

— Вниз, к саперам. У вас буду часа через два.

Когда Штыков вернулся, Федора Кузьмича еще не было. Комбриг нервничал, и Штыков, видя это, начал рассказывать о саперах. Скоро будет готова ледово-деревянная переправа для тяжелых танков. Через сутки саперы обещают перебросить первые машины.

— Придется вам потесниться, — попробовал пошутить Штыков.

— Места там всем хватит…

Распахнулась дверь блиндажа, и в ее узком проеме показался широкоплечий, ссутулившийся Румянцев.

— Разрешите доложить, товарищ член Военного совета? — спросил он хриплым, глухим голосом…

Напрасно комбриг усомнился в донесениях. Их точность полностью подтвердилась.

Штыков, сделав несколько пометок на своей карте, заторопился на фронтовой командный пункт. Хрустицкий и Румянцев проводили его до стоявшей в перелеске машины…

— Посадил ты меня, Федя, как говорят, в лужу перед начальством, — улыбаясь сказал Хрустицкий.

— И не собирался…

— Это я потом хорошо понял… Как там?..

— Перебираться надо. И побыстрее, до рассвета. Трудный, кажется, будет денек…

Симоняк по праву старшего обосновался на левом берегу с комфортом: в подземном убежище, где еще два дня назад помещался штаб 401-го немецкого пехотного полка. Хрустицкий, спустившись по крутым ступенькам в бункер, невольно зажмурился от яркого света.

Генерал сразу заметил вошедшего, усадил его рядом с собой.

— Только что разговаривал с командармом. Духанов жмет: вперед давай, Симоняк. Понимаю, надо идти. За сегодня еще на два километра продвинулись. Погляди, что получается…

На большой карте выделялась жирно прочерченная извилистая красная линия. В центре наступления она глубоко врезалась в расположение вражеских войск.

— Соседи, как видишь, отстали. И у нас с тобой, подполковник, фланги открытые… А слышал, что сегодня у Борщева вышло?..

Хрустицкий кивнул головой. Да, он уже знал о попытке немцев отрезать наступавшие войска. Вражеские танки прорвались к командному пункту воевавшей справа дивизии. Полковнику Борщеву пришлось с горсточкой штабных офицеров и бойцов комендантского взвода вступить с ними в бой.

— А мы разве от этого застрахованы? — рассуждал вслух генерал. — Генерал Духанов обещал прикрыть фланги войсками. Но, как это говорят, на бога надейся, да и сам не плошай. За всех за нас ни одна голова думать не может. Так ведь, подполковник? А чем, кстати, ваш мотострелковый батальон занят?..

— В резерве. Его приказано до особых указаний не вводить в бой.

— А мы и не будем вводить. Просто передвинем вот сюда…

Симоняк ткнул карандашом вправо. И Хрустицкому стал понятен его замысел: прикрыть на случай опасности наиболее угрожаемый правый фланг.

Комбриг не стал возражать. То, что собирался сделать генерал, было целесообразно и оправдано.

— А сколько у вас на ходу танков? — задал Симоняк новый вопрос.

Хрустицкий ответил. Генерал сокрушенно качнул головой.

— Глядишь, скоро бригада вовсе останется без боевых машин.

— Воевать будет чем, — успокоил генерала комбриг. — Накануне тоже много машин вышло из строя. А сегодня сколько пошло в бой? Все, что числятся по штату, кроме двух. Ремонтники в бригаде отменные. Да и помощников им хороших из Ленинграда прислали. Какую нам ставите задачу?..

— Наступать на «Лилию»…

Так именовалась на штабных картах белоствольная березовая роща. Через нее проходила единственная проселочная дорога на восток в глубь вражеской обороны. А по обеим сторонам проселка на много километров простиралось не промерзшее торфяное болото.

Командир дивизии решил атаковать вражеские позиции на опушке рощи, отбить у немцев дорогу, которая до зарезу нужна была и танкам, и артиллерии.

— Трудно это, — заметил Хрустицкий. — У «Лилии» колючие шипы.

Комбриг хотел напомнить генералу, что тот перед боем говорил о танках Т-60. Они, действительно, не годятся для лобового удара. Слабовата броня, и пушка на них небольшого калибра — «сорокапятка». Сегодня на подступах к роще сгорело две машины. Погиб один из лучших командиров роты лейтенант Сергей Папуцо. Геройски он воевал. Вражеский снаряд прошил броню его танка. Мотор перестал работать. Папуцо выскочил из люка и увидел, что рядом остановился другой танк. Подбежал к нему. Оказалось, что смертельно ранен механик-водитель. Лейтенант занял его место, повел танк на немецкую минометную батарею. Пока он утюжил ее гусеницами, на дороге показался тяжелый неприятельский танк. Открыл огонь. Машину Папуцо охватило пламя. Лейтенант не успел даже выскочить.

— Да, против немецких танков мы бессильны, — задумчиво произнес Хрустицкий. — А они контролируют дорогу. Если идти в лоб — всю бригаду перещелкают…

— Что же ты предлагаешь?

— Надо подумать, товарищ генерал…

На «раздумье» Хрустицкому понадобилось около трех часов. По его указанию начальник штаба бригады Сергей Александрович Соколов направил на болото лучших разведчиков и саперов. Глухими тропами прошли они за рощу «Лилию» и, вернувшись, доложили:

— Танки болота преодолеют, если загатить несколько самых топких участков.

Симоняк одобрил предложенный комбригом план, выделил в помощь танкистам своих саперов.

Долгая январская ночь прошла в напряженной работе. Саперы рубили молодые деревца, укладывали фашины — связки тонких жердей и сучьев. И по этому гибкому, пружинистому настилу танки, не зажигая фар, пробирались во вражеский тыл…

На рассвете над рощей «Лилия» взметнулись вверх две красные и одна зеленая ракеты. По этому сигналу пошли в атаку и те, кто был за болотом, и лежавшие перед рощей…

Немцы, встревоженные стрельбой в своем тылу, бросали пушки, минометы, поспешно отходили назад.

Хрустицкий на своем командирском танке нагнал батальон Паршева за рощей перед заснеженной куполообразной высотой…

— Какие потери?

— Ни одного человека, ни одной машины.

— Так бы все время воевать… А теперь на пятый поселок.

В непрерывных жестоких боях промелькнули еще четыре дня и ночи. Случалось, что за сутки, отражая яростные контратаки врага, продвигались только на триста-четыреста метров. Но совсем узким стал коридор, разделявший войска Ленинградского и Волховского фронтов.

Броневики Легезы сражались уже на окраинах Шлиссельбурга. Отбивали вместе со стрелками дом за домом, блиндаж за блиндажом. Комбат и строгий начальник штаба стрелкового полка, не испытывавшие теперь друг к другу ничего, кроме симпатии, как заметил Хрустицкий, пообещали, что восемнадцатого января ни одного фашиста в этих местах не останется.