Мария Бутина - Тюремный дневник

«Что ж, не стоит грустить, – подумала я, – хоть это и страшно, но зато на шаг ближе к возвращению домой». Чтобы отвлечься от мыслей о пугающей неизбежности, я села на бетонной койке, подогнув под себя согнутые в коленках ноги, и тихонько, стараясь не разбудить соседку, которая уже, наверное, видела третий сон и громко сопела, тихонько запела нашу походную песню, которую когда-то в далеком детстве мы, уставшие после исследования гор Алтая подростки, пели хором у ночного костра: «Там птицы не поют, деревья не растут, и только мы плечом к плечу врастаем в землю тут…». Я закрыла глаза, и вот уже и нет вокруг железных стен, а только мерно потрескивают угли костра, а надо мною бесконечное звездное небо.

– Барби? – послышался с нижней полки тюремных нар сонный голос Фэнтези. – Они скоро придут за тобой, да? – ее личико в больших очках с черной толстой оправой смотрело на меня снизу вверх.

– Да, Фэнтези. Надзиратель только что сказал. Я не хотела тебя будить.

Я, конечно, врала. Я очень хотела, чтобы она проснулась, чтобы сказать ей напоследок в очередной миллионный раз, что она спасла меня от страшного одиночества. Я бы обязательно сделала это, но только в последние несколько минут, прежде чем покину камеру. Долгое прощание было бы слишком тяжело для нас обеих.

Даже в полумраке комнаты я видела, что ее совиные глаза наполнились слезами.

– Фэнтези, – шепотом сказала я, – я буду скучать по тебе. Ты спасла меня, спасибо.

– Хватит уже, – она подняла руку и погладила меня по коленке. – Я люблю тебя, Барби. Я тоже буду скучать. Ты не забывай меня, ладно? Я приеду к тебе в Россию и познакомлюсь с твоими родителями и котом, Мейсоном, кажется, – натужно улыбнулась Фэнтези.

– Не забуду. Никогда. Обещаю.

Динамик вновь ожил:

– Собирайся. Охрана будет через пару минут.

– Я готова, сэр! – громко сказала я и быстро спрыгнула с верхней полки.

Фэнтези бросилась мне на шею, и мы обе тихо, почти неслышно заплакали. Дверь щелкнула.

– Мне пора, – аккуратно отстранила я от себя Фэнтези. – Я найду тебя, как только смогу. Слышишь? Я обещаю.

И я вышла из камеры в маленький железный холл. Там меня уже ждала надзирательница. Протянув мешок с униформой Александрийской тюрьмы, она приказала мне переодеться в душевом закутке. Покосившись на красный глазок камеры в углу, я переоделась и отдала женщине тюремную униформу "Шейди Каунти". Забрав вещмешок, она исчезла, оставив меня одну в холле. Все двери камер были заперты, так что мне оставалось только сесть на приваренный к столу железный табурет и ждать неизвестности. Через пару часов мне принесли сэндвич, а потом снова оставили в одиночестве. Наконец, через примерно час, а может, два, точно я не знала – часов у меня не было, а окон в отделении тем более – железная дверь, медленно скрипя, поползла в сторону. Голос из ниоткуда приказал идти вперед по коридору, что я и сделала. Передо мной по очереди отползали в сторону сначала одна, потом вторая, потом третья дверь, вокруг не было ни души, я все шла по длинному лабиринту бетонных коридоров с серыми стенами к ожидающей меня неизвестности.

Наконец в одном из помещений я встретила полную чернокожую женщину-надзирательницу, которая изъяла у меня резинку для волос, отчего те рассыпались по плечам, причиняя массу неудобств грубо щупающей меня по рукам и ногам охраннице в липких черных перчатках. Убедившись, что у меня ничего запрещенного нет, на меня надели кандалы, наручники и соединили руки и ноги длинной цепью, закрепленной на поясе.

Далее меня завели в железный лифт, который со скрипом пополз куда-то вниз. Когда мы оказались на первом этаже, надзирательница приказала мне войти в малюсенькую камеру, где была только железная табуретка, приваренная к полу, а из потолка торчала ржавая душевая лейка, и захлопнула за мной дверь. В камере было холодно и влажно, поэтому я быстро промерзла до самых внутренностей. Но хуже было другое – очень скоро, спустя, наверное, минут 15, стало сложно дышать – вентиляции в этой душевой не было, а помещение было настолько маленьким, что, сидя на железном табурете, до противоположной стены можно было бы дотянуться руками, если бы они не были закованы в наручники. Не знаю, сколько прошло времени, но ситуация стала усугубляться, и я осознала, что нужно что-то делать, пока я не умерла тут от удушья. Возле двери на стене виднелись серая металлическая кнопка и дырочки переговорного устройства, такого же, как и в нашей с Фэнтези камере. Я все смотрела на эту маленькую кнопочку, боясь, нажав ее, вызвать на себя очередной гнев надзирателей. Наконец все стало настолько плохо, что втягивать воздух приходилось с силой, чтобы выжать хоть чуть-чуть кислорода из душной камеры. Я встала с табуретки и дрожащими руками надавила на кнопку. Ничего не произошло. Я нажала еще раз. В камере раздался мужской голос:

– Чего тебе?

– Извините, сэр, но тут нечем дышать, – вздрогнула я от звука собственного голоса.

Динамик не отвечал. Я, осмелев от полученного ответа, – значит, там где-то есть жизнь! – надавила на кнопочку.

– За тобой придут, – рявкнул голос, и снова повисла тишина.

Спустя несколько минут дверь отворилась, и та же надзиратель, которая привела меня сюда задыхаться, кивком головы показала, что, мол, на выход. Я, гремя цепями, вышла из камеры, жадно вдыхая тюремный воздух, который казался мне тогда самым свежим и приятным в моей жизни.

Меня повели в гараж, где уже стоял новенький блестящий белый автобус. Я еле вскарабкалась по ступенькам, стараясь сохранить равновесие в железных цепях, сковывающих движения. Мне указали на место в углу первого ряда. Внутри автобус, в котором транспортировали заключенных, был разделен на две секции, между которыми была металлическая решетка-сетка с дверью. В одной была только я, а из второй секции, в задней части автозака, на меня таращились человек 20 огромных чернокожих мужиков: кто-то в робах, а кто-то в уличной одежде, все закованные в цепи, так же как и я. Неожиданно увидев толпу людей, а тем более противоположного пола, после изолятора, где я была один на один с подругой, я не на шутку испугалась. Заключенные стали что-то громко орать при виде меня, топать ногами и греметь цепями. Но страх быстро сменился радостью – вокруг меня были живые люди! Они шумели и нецензурно ругались, но разве это важно? Это были настоящие люди, а не молчаливые холодные бетонные стены карцера.

– Заткнулись все! – громко заорал надзиратель на разбушевавшуюся человекомассу. Мгновенно повисла тишина. – Ты! – обратился он ко мне. – С мужиками не общаться. Я тебя предупредил.

Я, собственно, и не собиралась ни с кем общаться, но была безмерно рада компании – меня транспортировали не одну, а значит, был шанс, что меня и в тюрьме будут держать в общем режиме, а не в одиночном карцере. Я зажалась в уголок первой скамейки и уставилась в стену. Окна в автобусе были расположены под самым потолком, так что единственное, на что я могла любоваться, это белая железная стена или, когда автобус, наконец, тронется, можно будет увидеть впереди полускрытую водителем дорогу – это была невероятная роскошь и привилегия первого ряда железных скамеек автозака.