Мария Бутина - Тюремный дневник

Слова мисс Синтии оказались пророческими. Через пару часов после этого разговора пришла замначальника тюрьмы – невысокая белая американка в белой рубашке, темных брюках, с большой тетрадкой в руках и в сопровождении двух психиатров в качестве, видимо, моральной поддержки.

– Здравствуйте, заключенная Бутина. Мне звонили из вашего посольства. Говорят, что у вас есть жалобы. Сразу скажу, ваши условия содержания – совершенно стандартные. Мы делаем все для вашей безопасности.

– Спасибо! – Ответила я, как всегда, улыбаясь психиатрам. – Я это оценила. У меня две просьбы – в ваших правилах указано… И я перечислила все, что мне посоветовала мисс Синтия. Женщина в форме подивилась моей осведомленности, но делать было нечего, я действительно ссылалась на конкретные пункты тюремных правил.

– Посмотрим, что я могу для вас сделать, – выдавила из себя она. – У вас есть жалобы на психологическое состояние, – в глазах психиатров появилась надежда.

– Нет, мне тут очень хорошо, – с сарказмом ответила я, улыбаясь и подавляя в себе нарастающее желание послать всю эту компанию куда подальше самыми грубыми из известных мне в английском языке слов.

– Что ж, раз так, увидимся в следующий раз, – подытожила нашу встречу опечаленная замначальника тюрьмы. И все трое резко развернулись и вышли из отделения, хлопнув тяжелой дверью.

Мисс Синтия оказалась права, уже на следующий день меня вызвали к зубному врачу. У меня выпала пломба, и осколок зуба больно до крови давно резал язык.

По пустынным тюремным коридорам меня провели в уже знакомое медицинское крыло и оставили ждать в присутствии надзирателя в большой камере с запертой дверью. Прошло, наверное, больше трех часов. Время было послеобеденное, а я с трех часов ночи, в это время мне подавали завтрак, ничего не ела. Я стала просить есть, но не потому, что сильно хотелось, а понимая, что зубной наркоз на голодный желудок меня, совершенно ослабленную, лишит сознания, возможно, на несколько часов. А это прямой путь к чудодейственным психотропным лекарствам, от которых я так упорно отбивалась в течение двух недель. К счастью, надзирательница проявила ко мне сочувствие и где-то достала бутерброд. Думаю, что эта доброта спасла меня в тот день.

Едва я закончила есть, дверь в камеру отворилась, и меня отвели к зубному врачу в просторный пустой кабинет. Чернокожий доктор, не проронив ни слова, – мужчинам, видимо, со мной говорить было запрещено, – провел осмотр. И достал огромный шприц, чтобы сделать мне наркоз. Не знаю, было ли обезболивающее слишком сильным или мой несчастный организм слишком слабым, но не съешь я тот спасительный сэндвич, я бы точно упала в обморок. Голова сильно закружилась, но я старалась не закрывать глаза и стала мысленно, про себя, даже петь какую-то глупую песенку, чтобы не давать сознанию покинуть меня.

Лечение было недолгим. Пломбу мне все-таки поставили. Она, правда, мало продержалась. И это был последний раз, когда в американской тюрьме мне зубы лечили. В остальных случаях могли предложить либо вырвать беспокоящий зуб, либо, что бывало чаще, просто игнорировали просьбы о визите к дантисту.

Вечером голова раскалывалась от воздействия наркоза, медленно начинал ныть только что запломбированный зуб. За окном лил вечный дождь. И я совсем сникла, обреченно сидя в углу своей холодной камеры, одна, без настоящего и будущего. Вдруг под дверь влетел распечатанный конверт. О чудо, я получила свое первое в тюремной жизни письмо. Я бросилась к двери, быстро схватила конверт и утащила к себе на железную койку, боясь, что надзиратель передумает и отберет заветную бумажку. В конверте был лист белой бумаги с одной-единственной фразой Оскара Уайльда на английском языке: «Даже в тюрьме человек может быть свободен до тех пор, пока свободен его дух». Письмо пришло от незнакомого мне человека из Нью-Йорка, как было указано на конверте, и подписано именем «Джей».

Так у меня появился первый друг по переписке. Загадочный товарищ из мегаполиса, которому я в тот же вечер ответила. У меня оставался один-единственный конверт. Не знаю, дошло ли до него мое письмо, но уже через пару дней Джей прислал мне новую цитату и снова без комментария, а потом еще одну. Я бережно укладывала полученные письма в конверты и прятала в углу металлического шкафчика. Это были мои настоящие сокровища! Я так и не узнала, кто был этот человек: когда меня перекинули в другую тюрьму, а потом еще и еще в одну, переписка прекратилась.

Вслед за письмами Джея мне стали приходить и другие письма от незнакомцев, по большей части, как я их называла, «письма ненависти». Их авторы во всех красках, как правило, в матерной форме описывали мою роль в разрушении американской государственности и желали мне, в лучшем случае, «сдохнуть в муках». Некоторые «доброжелатели» описывали процесс моей предстоящей смерти во всех красках, щедро снабжая текст подробностями. Письма такого рода я буду получать постоянно на протяжении всего периода моего заключения и, впрочем, получаю их до сих пор, правда, уже в электронной форме.

К счастью, мой железный занавес одиночной камеры изредка пробивали не только письма ненависти. Через пару недель я получила весточку от моего давнего друга, известного писателя с безупречной репутацией и знаменитого борца с превышением полномочий американского государства Джеймса Бэмфорда.

«Я каждый день жду твоего звонка, хотя, разумеется, я бы предпочел наши длительные беседы за ланчем, которые выходили далеко за рамки разрешенных нам теперь пятнадцати минут. Пожалуйста, постарайся не переживать слишком сильно о том, что сказано в обвинении, я уверен, что у нас будет достаточно времени и сил, чтобы рассказать правду о тебе, и твое слово в этой истории будет последним, а это слово – единственное, что имеет значение», – говорилось в том письме, завершенном размашистой подписью господина Бэмфорда, которую я множество раз видела на разворотах его книг, подаренных мне на долгую память автором.

С Бэмфордом нас связывала давняя дружба на почве уважения к России и понимание важности российско-американского сотрудничества в построении стабильного мира на международной арене. Во время срочной службы в аналитическом разведывательном подразделении Военно-морских сил США он стал невольным свидетелем ужасов войны во Вьетнаме и дал себе слово сделать все, чтобы человечество имело мирное небо над головой. Бэмфорд получил юридическое образование, но заинтересовавшись обстоятельствами Уотергейтского скандала, дела о незаконной прослушке в офисе Демократической партии по заданию действующего тогда президента США республиканца Ричарда Никсона, которое стоило ему президентского кресла, посвятил себя журналистике. В 1982 году вышла его первая подробная книга об Агентстве национальной безопасности (АНБ) США, в которой раскрывались методы незаконной слежки американских спецслужб за гражданами страны. Публикация книги вызвала серьезную обеспокоенность со стороны АНБ, после чего правительством США были приняты меры с целью остановить распространение этой работы. Однако Бэмфорд смог отстоять свое право на книгу и впоследствии издал еще ряд книг об Агентстве и его деятельности против американских граждан. Он принял приглашение работать в качестве почетного профессора в Калифорнийском университете Беркли, где читал лекции о работе спецслужб, а после около десяти лет работал продюсером и вел журналистские расследования на одном из самых популярных американских телеканалов ABC News по этой теме. В 2006 году он получил национальную премию в области журнальной публицистики. А в 2008-м – выпустил скандальную книгу «Теневое предприятие: сверхсекретное АНБ от 9/11 до прослушки в Америке», рассказывающую историю фальсификации американским правительством фактов для начала войны в Ираке.