Мария Бутина - Тюремный дневник

Мои воспитанные родители и бабушка, наверное, удивились моему странному выбору друга сердца – у нас с Полом была внушительная разница в возрасте. Но виду они не показали, полагаясь на мою ответственность и уважая самостоятельность взрослой девушки в принятии такого рода решений. Намного позже, вернувшись домой после пятнадцати месяцев тюрьмы, я осознала, что лучше бы им было тогда возмутиться и выставить мне ультиматум о невозможности этого романа. Родителей надо было слушать, но молодость есть молодость, и даже скажи они что-нибудь мне наперекор, это вряд ли бы возымело желаемый эффект. Впрочем, один человек все же регулярно открыто высказывал свое недовольство происходящим – это, как несложно догадаться, была моя бабушка.

Со временем родители к Полу привыкли и даже, кажется, полюбили его. И было за что – он очень старался заслужить их расположение: писал им письма о моем пребывании в США, о моих первых уроках в университете, наших совместных поездках к его старенькой матушке, которой я помогала каждую весну высаживать цветы в больших клумбах рядом с домом – ей очень нравилось смотреть, как они растут, о наших, по большей части, автомобильных путешествиях по стране. Пол никогда не забывал поздравлять моих родственников с днем рождения, помнил даже имя нашего кота и всегда привозил ему отдельный подарок – маленькую пушистую игрушку или красочные баночки с травой валерьяны, он знал, когда День России и День Конституции РФ. Единственный праздник, который он никак не мог запомнить, был 9 Мая. В США ветеранов всех войн поздравляют в один общий день, потому выделение россиянами Дня Победы в Великой Отечественной войне, только одной, по его словам, из войн, ему казалось странным и нелогичным.

Наши отношения, пройдя яркую фазу бурного романа, когда я лишь изредка прилетала на конференции Национальной стрелковой ассоциации США и другие политические мероприятия в Штатах, вошли в спокойное и размеренное русло. Пол занимался бизнесом и всю свою сознательную жизнь был вовлечен в политику, причем еще до знакомства со мной он был неравнодушен к российско-американской политике. Он не любил российскую власть и был глубоко убежден, как и большинство американцев, в своей миссии: «нести свет американской демократии темному российскому народу». Я свой народ темным не считала, и на этой почве у нас возникали жаркие споры, но я не теряла надежды убедить своего друга сердца в моих взглядах. Я верила, что знакомство Пола с Россией не по американским сводкам новостей и учебникам истории, а через личное впечатление со временем принесет свои плоды. Как мне казалось, мы маленькими шагами продвигались в правильном направлении – Пол несколько раз приезжал в Россию, бывал на Алтае, познакомился с моими друзьями и единомышленниками. В одном мы сходились однозначно: наши страны – ключевые игроки в поддержании мира на международной арене.

Пол очень заботился обо мне, а я – о нем. Я знакомила его с Россией, он знакомил меня с США. Окружение Пола в Вашингтоне, политической столице Штатов, где я училась в магистратуре, состояло, конечно, из вовлеченных в эту сферу людей. Так я познакомилась с огромным количеством разного уровня политических деятелей, что с легкой руки прокурора стало составом моего преступления.

Очень переживая за мою безопасность в России, где, если послушать американские новости, царит тотальная слежка за гражданами и подвергаются репрессиям инакомыслящие люди, такие как, например, я со своим общественным движением за права россиян на оружие самообороны, Пол написал (а он все свои ценнейшие мысли записывал – себе на заметку в блокноте): «Что делать, если ФСБ предложит работу?». Эту запись при обыске его квартиры в Южной Дакоте нашли и вписали мне в качестве обвинения в доказательную базу, игнорируя хотя бы тот факт, что она была написана не мной и найдена не в моем доме, что уж говорить об отсутствии каких-либо доказательств того, что я знала о существовании этой бумажки. Полу никаких обвинений по моему делу так и не предъявили: когда ты – русская, это одно, совсем другое, когда ты – американский джентльмен, пусть даже с очень подпорченной репутацией, но об этом – позднее.

В наших отношениях ключевым являлось взаимоуважение и свобода личности, а потому в его частное пространство я не вмешивалась, предоставив ему право рассказывать или не рассказывать мне о деталях своей, например, финансовой деятельности. Как оказалось, это была серьезная ошибка, которая чуть не стоила мне жизни, но я тогда об этом еще не знала. Ситуация прояснилась намного позже, уже в гараже для допросов в компании агентов ФБР и прокуратуры.

Так, мы встречались уже пять лет – я училась и подрабатывала на кафедре, а он работал и периодически вытаскивал меня из библиотеки на разные политические приемы и знакомил с людьми. Официальное закрепление наших отношений мы планировали на окончание моей учебы в 2018 году. Этому, к счастью, не суждено было случиться.

Итак, я написала то роковое письмо и даже добилась его отправки адресату. Когда, наконец, мне дали доступ к телефону, через пару недель после моего ареста, я смогла дозвониться Полу и нам даже разрешили свидание. В тюрьме это позволялось один раз в неделю по специальному разрешению, в моем случае – начальника тюрьмы. Встреча была ограничена одним часом по понедельникам. Нам разрешалось сидеть друг напротив друга через стол и разговаривать под бдительным наблюдением нескольких охранников. Пол отказался от моего предложения «жить своей жизнью» и делал все, чтобы поддержать меня и моих родителей в сложившейся ситуации. Из наших телефонных разговоров и еженедельных встреч я знала, что он страдает, ему очень тяжело – он плохо спал и почти не ел, нередко плакал в трубку. От этого, признаюсь, становилось совсем тошно – я чувствовала себя пусть и невольным, но разрушителем жизней многих близких мне людей.

– Мисс Бутина, – прошептала мне однажды утром надзирательница мисс Синтия, – пойдемте туда, за колонну, где камера не видит. Мне нужно вам что-то сказать.

Я послушалась и пошла за ней. Когда мы оказались вне досягаемости всевидящего ока камеры, она продолжила:

– Сегодня к вам придет начальник тюрьмы. Я тут много лет работаю и знаю, на что имеют право заключенные. Смотрите, сразу начинайте требовать доступ в спортивный зал, там хоть немного проветритесь, заключенным он положен раз в неделю. Вам не имеют права отказать. А еще вы говорили, что у вас болит зуб. Так вот, – продолжила она. – Требуйте доступ к стоматологу. Сейчас хороший врач работает, он мой давний друг. Про остальное не просите – все равно не поможет.