Мария Бутина - Тюремный дневник

– Мария, думаю, мы обнаружили только часть совершенных им действий. Лишь некоторые из этих людей обратились к нам за помощью, но, полагаю, масштаб был намного больше, – продолжил Кевин, когда я закончила читать. – Я понимаю вашу боль, но, повторюсь, мы посчитали, что вы имеете право знать правду.

– Спасибо, Кевин, – тихо сказала я. – Как говорят у нас в России, лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Такие уж мы, русские.

– Полагаю, что на сегодня достаточно, – Кевин встал. За ним поднялась я и послушно пошла в угол для надевания наручников и кандалов.

Уже через несколько минут я была в своей камере. Железная тяжелая дверь одиночки снова закрылась, но я, пожалуй, в тот день была этому рада, видеть людей у меня больше не было ни малейшего желания. Именно в тот день из открытого жизнерадостного экстраверта-идеалиста я превратилась в закрытого молчаливого социопата. Как говорит один мой мудрый товарищ, «все к лучшему, если мы растем».

На следующий день я попросила Боба запретить наше общение с Полом под предлогом того, что это может повредить ходу моего дела. Он мою просьбу выполнил. Комментарии здесь были излишни. Пол продолжил добиваться разговора со мной, писал мне десятки писем в неделю, звонил моим родителям и сестре. Мои родственники с ним разговаривали, я не могла сказать им правды, и они так и не знали, кем был этот человек, до того самого момента, пока я не прилетела домой в Россию.

В ноябре 2019 года Пол Эриксон признал себя виновным в мошенничестве и отмывании финансовых средств. Прокуратура заявила, что за 20 лет обманным путем он получил от инвесторов более 3 миллионов долларов. За это судья определила ему наказание в виде 7 лет лишения свободы. «Вы вор, и вы предали своих друзей и семью, почти всех, кого вы знаете», – сказала в обоснование своего приговора судья. Он отбывает срок за мошенничество в колонии-поселении. Никаких обвинений, связанных с моим делом, ему не предъявляли.

Однажды утром в наше отделение пришла начальница отдела занятости тюрьмы:

– Заключенные! Внимание! Скоро столетний юбилей окончания Первой мировой войны. Нам нужны добровольцы для вязания маковых цветков, которые, как символ праздника, будут размещены в Музее штата Вирджиния.

Вместе с пятью другими заключенными я вызвалась помогать в благом деле, ведь Российская империя и США были союзниками на стороне Антанты в Первой мировой войне. Начальник отделения занятости говорила о подготовке празднования 11 ноября 2018 года. В этот самый день сто лет назад было объявлено о прекращении боевых действий в Европе между странами Антанты и Тройственного союза. С тех пор этот день в США отмечается как День ветеранов.

Символом праздника является красный мак, который был воспет канадским врачом и поэтом, подполковником Джоном Маккреем в стихотворении «На полях Фландрии». Красный цвет символизировал пролитую в боях кровь. Профессор университета Джорджии Мойна Майкл, вдохновившись им, написала свое стихотворение под названием «Надо помнить» и поклялась надевать красный мак в петлицу каждый год в дни памятных мероприятий.

В России день памяти русских солдат, погибших в Первую мировую войну, проводится 1 августа – в день начала Первой мировой войны, но отдельные мероприятия 11 ноября организуются общественным организациями с участием некоторых официальных представителей региональных властей.

Получив пластиковый крючок и две упаковки красной и черной пряжи, я была полна энтузиазма приступить в работе. Но тут система дала сбой: я обнаружила, что напрочь забыла этот навык, который нам прививали на школьных уроках труда на вязании варежек и шарфиков.

– Кассандра, – обратилась я к моей чернокожей подруге, которая с легкостью заканчивала пятый маковый цветок размером не больше ладошки, – можешь помочь?

– Конечно, бро, – хихикнула она. – Смотри.

Через неделю на моем счету было уже около сотни цветков, которые было положено сдавать тюремной администрации: «Забавно, – думала про себя я, – даже в тюрьме я продолжаю борьбу за мир». Успешно справившись с этой задачей, наше отделение получило новую – надвигалась зима, а потому приюту для бездомных требовались теплые вязаные одеяла. В отделение привезли большую тележку с разноцветной пряжей. Я выбрала фиолетовый, желтый и черный для одеяла и белый, синий и красный для кое-чего еще и приступила к работе. Днем в общем зале я вязала фиолетовое одеяло с желтыми поперечными полосками и черной окантовкой, а ночью в камере, как несложно догадаться, российский флаг – из чувства протеста по отношению к происходящему, разумеется. Я была невероятно счастлива, представляя, как мое одеяло согреет какого-нибудь несчастного в холодную зимнюю ночь, а мой маленький, размером не больше ладони, российский флаг, спрятанный в ящике с тюремной униформой, грел душу мне как крупица далекой Родины.

Девочки-заключенные связали с десяток шапочек и варежек для чернокожих малюток, оказавшихся в приюте для бездомных вместе с мамами, которым больше некуда пойти. Каждая вложила в свои поделки всю любовь и заботу, на которую только была способна. Все женщины, собравшись за вязанием в кружок в общем зале, рассказывали истории о своих ребятишках. Наше отделение, привычно мрачное, наполнилось радостью служения ближнему.

За выполненной работой пришли через месяц. А вскоре мы случайно обнаружили, что все наши с любовью связанные вещи пылятся в подсобном помещении отделения. Оно обычно запиралось на ключ, но однажды охранник забыла закрыть кладовую. Почему связанные детские шапочки, варежки и одеяла так и не отдали в приют, как громко и помпезно заявляло руководство тюрьмы приходившим к нам инспекторам из Бюро тюрем, для меня так и осталось загадкой.

Российский флаг у меня однажды все же нашли и изъяли, как контрабанду.

Периодически, где-то раз в месяц, наше отделение любили показывать посетителям с воли. Происходило это всегда по вечерам, когда женщин, работавших в прачечной, только-только приводили обратно в отделение. Главной и единственной мечтой этих несчастных уставших заключенных было дождаться своей очереди в душ и обессиленно упасть на бетонные койки камер. И именно в это время, когда не могло возникнуть конфликтов, потому что люди были слишком измучены, чтобы даже просто общаться, не то что конфликтовать, к нам приводили на экскурсию группу любознательных натуралистов, желающих воочию созерцать людей в клетках. Как несложно догадаться, восторга у женщин это не вызывало. Мы чувствовали себя, будто зверюшки в зоопарке, но если зверям хоть иногда перепадало «лакомство» за позирование посетителям, нам же, к сожалению, на это время только закрывали душ, чтобы не смущать любопытных зевак. Группу обычно заводили на первый этаж тюрьмы и, показывая на нас толстыми пальцами-сосисками, рассказывали, что вот, мол, в каких прекрасных условиях живут эти страшные преступники.