Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Сначала он никак не мог поверить, что Гитлер – нечто большее, чем мимолетный феномен, и что Германия, его любимая Германия, его духовный дом, на языке которой он говорил, чьей культуре поклонялся, которая была для него и его сына источником столь многих счастливых воспоминаний, совсем сошла с ума. «Хрустальная ночь», Аушвиц, холокост лежали впереди. Ему повезло, что он не узнал о худшем и мирно угас во сне в июле 1938 года.

Лежа на смертном одре, он позвал своего друга, преподобного У.Р. Мэтьюса, декана Святого Павла, чтобы тот провел службу.

«Эта привилегия меня смутила, – позднее признался декан, – ведь он был глух, и приходилось кричать, чтобы он хоть что-то расслышал, и мне было трудно молиться словами, которые не подразумевают никакой христианской веры».

И тогда они пришли к компромиссу. Они вместе прочитали «Отче наш» – против молитвы не мог возразить даже ортодоксальный еврей – декан в полный голос, а умирающий шепотом, один обращался к одному Отцу небесному, а другой – к другому.

Зал палаты общин разрушили немецкие бомбы во время Второй мировой войны, но палата лордов в другой части Вестминстерского дворца осталась почти невредимой и до сих пор находится почти в том же самом виде, в каком Барри построил ее в 40-х годах XIX века, – великолепный образчик викторианской готики с высоким сводчатым потолком, темными балками и витражами. На красных плюшевых сиденьях восседают седовласые лорды, которые кажутся ровесниками самого здания.

У этой палаты было много критиков, которые затем полюбили ее как место. Герберт Сэмюэл, который в молодости призывал к ликвидации палаты лордов, со временем стал одним из ее главных украшений. Он озарял любую тему, к которой прикасался, и даже в глубокой старости его голос оставался сильным, а мысли – мудрыми. Семитские черты внешности, которые были не слишком заметны в былые годы, к этому времени стали бросаться в глаза. Тон и манера речи были английскими, принадлежали Оксфорду, Баллиол-колледжу, но было в нем что-то от восточного волхва, будто в конце своих дней он возвратился к архетипу своего народа.

Герберт Луис Сэмюэл родился в Ливерпуле в ноябре 1870 года. Его отец Эдвин приходился старшим братом Сэмюэлу Монтегю, но из двоих был более осторожным, менее динамичным и не столь дальновидным. Когда младший брат при помощи родных открыл небольшой банк на Леденхолл-стрит, старшего посадили туда в качестве сдерживающего фактора. Но вышло наоборот – Эдвина унесло вслед за братом в их обоюдной выгоде. Когда Эдвин умер в 1877 году в возрасте пятидесяти двух лет, он оставил наследникам более 250 тысяч фунтов.

Семья к тому времени уже переехала в Лондон, в большой дом в Кенсингтон-Гор, но смерть Эдвина заставила перебраться в более скромное, но само по себе отнюдь не скромное жилище в Кенсингтон-Пэлис-Гарденс. В то время несколько магнатов из Родни имели дома на, как говорят сегодня, «улице миллионеров». Эдвин оставил четырех сыновей, из которых Герберт был младшим, и одну дочь, и Сэмюэл Монтегю стал их опекуном.

Старший сын Стюарт сменил отца в качестве партнера в семейном банке и дядю в качестве члена парламента от Тауэр-Хэмлетс от либеральной партии. Усердный, но непримечательный, он просидел в палате четыре года и ушел в отставку в 1913 году. Он интересовался тюремной реформой, заседал в комиссии по реорганизации психиатрических лечебниц и состоял в советах правления множества больниц и бесчисленных синагог. Само его присутствие как бы усиливало достоинство любого занимаемого им поста. В 1912 году его сделали баронетом за служение во благо общества.

Сэр Стюарт имел аккуратный, безупречный вид и носил настолько жесткие и прекрасно подогнанные костюмы, что они выглядели едва ли не как доспехи. Его волнистые белые волосы были тщательно разделены на боковой пробор, а на довольно крупном носу прочно сидело пенсне. Он женился, когда ему было уже далеко за тридцать. В то время, приехав в Брайтон, он случайно наткнулся на вереницу опрятных, чистеньких школьниц в форме, которые парами шагали под внимательным присмотром учителей. Одна из них обратила на себя его внимание – длинноногая девчушка с большими озорными глазами и кудрями. Он послал служащего узнать ее имя, и тот сообщил, что это Айда Майер. Ее отец был французом, мать ирландкой, семья со скромными средствами и без какого-либо положения в обществе. С разрешения ее отца сэр Стюарт забрал Айду из Брайтона и послал в дорогую школу в Париже. Они поженились в Новой Вест-Эндской синагоге в 1893 году, когда ей было девятнадцать, а ему вдвое больше.

У них было две дочери, одна вышла за сэра Джека Брюнеля Коэна, члена парламента, другая – за Гилберта Эдгара, управляющего директора ювелирной фирмы «Г. Сэмюэл».

Сыновья Сэмюэлов, в отличие от большинства детей их класса, не ходили в публичную школу-интернат, так как родители непременно хотели, чтобы они кошерно питались и получили еврейское образование. Их послали в школу при Университетском колледже, ответвление колледжа на Гауэр-стрит. Оттуда Герберт поступил в Оксфорд, в Баллиол-колледж. В Баллиоле давно уже распоряжался философ Т.Х. Грина, чьи «Лекции о принципе политической ответственности» легли в основу английской либеральной мысли и действий в последние годы века и глубоко повлияли на мировоззрение юного Сэмюэла, неизбежно подорвав то, что еще оставалось у него от религиозных убеждений. В отличие от своего дяди Монтегю, он не мог глядеть на мир одной парой глаз, а на свою веру – другой и не мог быть реформатором в одном, а в другом оставаться консерватором. На третьем году в Оксфорде он написал матери, что уже не исповедует иудаизм. Она вызвала дядю Монтегю – у которого были проблемы с собственными детьми по этому же самому поводу, – но без толку, и Герберт Сэмюэл написал ей: «Мне будет очень приятно обсудить вопросы веры с дядей Монтегю как моим опекуном, хотя маловероятно, что таковая дискуссия хоть как-то на меня повлияет. Мое мнение о теологии дяди Монтегю и его качествах философа не таково, чтобы заставить меня отказаться от моих взглядов по этому вопросу».

Он, однако, не доходил в своих взглядах до того, чтобы порвать с еврейством или даже с образом жизни ортодоксального еврея. В первую очередь он, вопреки страхам матери, не женился на иноверке или даже на ком-то не из семьи. В 1897 году в возрасте двадцати шести лет он обручился с двоюродной сестрой Беатрис Франклин, чей отец Эллис Франклин был партнером Сэмюэла Монтегю. Их свадьба, собравшая множество Родни, состоялась в ноябре в Новой Вест-Эндской синагоге. Он с удивлением отметил: «Обряды показались мне не пугающими и гнетущими, а довольно приятными».