Михаил Шмелев - Фронтовая юность

Все насторожились, ожидая, что скажет этот никогда не унывающий человек.

— Лечиться? — переспросил Ющенко.

— Ну да, лечиться, — невозмутимо ответил Ивлев. — «Тигробоязнь» — это болезнь. Как боязнь воды для тех, кто не умеет плавать, как боязнь высоты… Помню, года три назад пошел я со своей Машей в парк — тогда я был еще кандидатом в ее мужья. Проходим мимо парашютной вышки. Она и говорит: «Прыгни, Петя». — «Что ты, — говорю, — Машенька, я же ни разу не прыгал». А она свое: «Прыгни, не трусь». Раз дело дошло до подозрения в трусости, делать нечего, купил билет, забрался на вышку. Посмотрел вниз — голова закружилась, коленки, чувствую, дрожат. Прикрепили ко мне лямки, кричат: «Давай сигай». А я, вместо того чтобы «сигать», пячусь назад. Тут ветер ка-а-к рванет, я не удержался и — вниз головой. Не помню, как приземлился. Слышу голос Маши: «Петенька, милый, жив ли?» А я и сам не знаю, жив я или мертв. Взяла меня под руку, склонилась, шепчет на ухо: «Верю, любишь… Только уж лучше больше не прыгай». А я решил побороть высотобоязнь. В следующий выходной снова пошел в парк. Теперь уже один. И опять — на вышку. Надел ремни, зажмурился и… бултых. Ничего. Я второй, третий раз. Даже интересно стало. Так прыгал, пока деньги были.

Почти каждая фраза Петра сопровождалась хохотом.

— Да, братцы, — продолжал Ивлев, — так я и поборол эту проклятую высотную болезнь. В первые дни войны попросился в десантники. С самолета прыгал. Да вот ранили во время одной высадки, и сюда попал. К чему я все это говорю? А к тому, что и с тигробоязнью можно и нужно справиться.

— Правильно, — поддержал его Згоржельский. — Если не струсишь, с танком можно бороться. Есть у тебя автомат — бей по смотровым приборам и щелям; противотанковое ружье под руками или граната — бей по бортам, башне, бензобаку, двигателю, по гусеницам, бросай бутылку с горючей жидкостью по щелям и жалюзи моторного отделения. Ты невредим, а танк, глядишь, подбит, пылает. Правильно я говорю, Ющенко? Расскажи, как ты подбил сегодня танк.

— Рассказать-то, конечно, можно, — потирая лоб, начал Василий, — но я и сам еще плохо знаю уязвимые места танков. До сих пор бросал гранаты как все — куда попадет. Сегодня угодил связкой под гусеницу. Я так думаю: надо нам обследовать подбитые танки, выяснить уязвимые места «тигров» и «фердинандов», начертить схемы. Эти дьявольские машины должен знать каждый боец и сержант.

— Мысль хорошая, — одобрил Петр Кузьмич. — Беритесь за дело. А я попрошу начальника политотдела, чтобы в дивизионной газете опубликовали схемы немецких танков с указанием уязвимых мест.

Згоржельский ушел в другое подразделение. Мы с Ющенко отправились к подбитому им танку. Проходи по траншее, переговорили с некоторыми членами комсомольского бюро батальона, с комсоргами рот и взводов об изготовлении своеобразных наглядных пособий. Пока мы осматривали обгоревшего «тигра», комсорги рот выяснили, кто из бойцов и сержантов знает уязвимые места немецких танков, и попросили этих бывалых воинов нацарапать на цинковых дощечках, вырезанных из патронных ящиков, контуры машин. Вскоре мы уже видели в руках бойцов такие дощечки с изображением штурмового орудия «фердинанд», танков Т-V («пантера») и Т-VI («тигр»). Их уязвимые места были обозначены проколами пластинок или крестом. Эти дощечки прозвали «букварем». Агитаторы проводили беседы, рассказывали об опыте истребления танков, о том, как следует выбрать позицию, с какого расстояния лучше всего бить из ПТР, бросать гранаты.

В полночь на передовую прибыла команда хозяйственников, в составе которой находились капитан Георгий Васильевич Григорьев — помощник командира полка по тылу и повар Софроныч.

Плот, на котором они доставили пищу, оригинальной конструкции: термосы наполовину располагались в воде. Это для того, чтобы сохранить пищу от попадания осколков и пуль. На этот раз, однако, сооружение пошло ко дну от разорвавшегося рядом снаряда. Капитан Григорьев, чьими усилиями был создан плот, оказался раненным в ногу. Выплыть ему помог Софроныч. Термосы затонули, но один из них, зацепившийся за корягу, удалось извлечь на берег. В траншее запахло рыбным супом. Проголодавшиеся бойцы готовили котелки. Но поужинать не удалось. Противник обрушил на наши позиции артиллерийский огонь.

Заснеженное поле на восточном берегу Лучессы пересекала рваная грязная полоса, перепаханная немецкими снарядами. Противник бил по этой местности непрерывно, методично, пытаясь отсечь наш плацдарм от второго эшелона и тыла полка. С флангов, со стороны немецких траншей, то и дело раздавались пулеметные очереди, вражеские снайперы подстерегали здесь наших людей днем и ночью.

Но оборона плацдарма с каждым днем становилась все прочнее и прочнее. Совершенствовалось взаимодействие с артиллеристами, минометчиками, находившимися на огневых позициях в полутора-двух километрах за рекой.

Перед траншеями подразделений саперы установили мины. Сообщение с противоположным берегом по-прежнему осуществлялось только ночью. На утлых плотах переправляли сюда боеприпасы и продукты, а обратно — раненых.

Противник продолжал упорные танковые атаки, но все они не достигали цели. В поединках с танками наши бойцы стали действовать хладнокровнее, били не куда попало, а расчетливо, наверняка.

Все ждали приказа о возобновлении наступления. В эти трудные дни лучшим свидетельством высоких боевых и моральных качеств бойцов и командиров было их стремление связать свою судьбу с партией. В нашем полку с мая 1942 года по январь 1944 года было принято в кандидаты и члены партии 958 бойцов и командиров, а в дивизии — 2909 человек [5] Архив МО СССР, ф. 274сд, оп. 52053, д. 6, л. 132–184. .

Принимались достойные из достойных, в бою доказавшие свою преданность партии. Для рассмотрения заявлений почти еженедельно проводилось заседание партбюро полка. В его работе нередко принимал участие секретарь партийной комиссии при политотделе дивизии майор Александр Власович Иванов.

Большинство вступавших в партию — комсомольцы. Их заявления с просьбами дать рекомендации мы рассматривали оперативно.

Каждый из вступавших с волнением ожидал того момента, когда ему скажут, что он принят в ленинскую партию. Это в равной мере относилось как к рядовым бойцам, так и к офицерам.

Как-то мы сидели с Згоржельским на берегу реки под навесом из нескольких плащ-палаток и при тусклом свете коптилки, сделанной из гильзы петеэровского патрона, просматривали поступившие заявления. Около навеса появился лейтенант Чугунов. В полку он имел репутацию безгранично храброго разведчика. На этот раз Александр был неузнаваем. Робко откашлялся, чтобы обратить на себя внимание, а войдя под навес, извинился за беспокойство, потом зачем-то снял шапку.