Михаил Шмелев - Фронтовая юность

Штаб полка находился на восточном склоне холма. Здесь было несколько блиндажей. Все они чуть возвышались над поверхностью земли. Их потолки имели по нескольку накатов бревен, хорошо засыпанных землей, которая начала зарастать густой травой. Немного поодаль, в кустарнике, стояла палатка. Около нее, засучив рукава гимнастерок, две девушки стирали бинты. Увидев на мне новое обмундирование, одна из них крикнула подруге:

— Смотри-ка, Катя, лейтенант в театр собрался.

— Может, у него лишний билет есть? — в тон ей отозвалась подруга.

Отжав бинты, девушки развешивали их на веревке, протянутой между деревьями.

В это время из блиндажа вышел офицер. Он куда-то торопился. Связной, сопровождавший меня, сказал, что это заместитель командира полка по политической части майор Буланов. Я кое-что уже знал о нем. В политотделе слышал, в частности, о трагической гибели его семьи. В 1941 году жена майора с двумя детьми не сумела вовремя эвакуироваться и осталась на оккупированной территории, где-то в районе Киева. По доносу предателя гитлеровцы арестовали ее как жену коммуниста. Вскоре на глазах у матери они расстреляли мальчика и девочку, а ее в тот же день повесили. Майор, говорили в политотделе, очень тяжело переживал гибель своих близких. После получения страшного известия он поседел, осунулся и заметно постарел.

Подойдя ближе, я представился.

Буланов сдержанно поздоровался и негромко сказал:

— О том, что вы назначены в полк, знаю — есть приказ. Думал побеседовать с вами, но, к сожалению, сейчас не могу. Ухожу в батальон. Поговорим позже. А пока устраивайтесь, отдыхайте. Жить будете вместе с парторгом Елиным. Его блиндаж тут неподалеку. Впрочем, нам по пути.

Мы обогнули блиндаж замполита и только хотели спуститься в ход сообщений, как внимание Буланова привлекли развешанные бинты близ санитарной палатки. Увидев майора, девушки встали.

— Опять бинты развесили, товарищ Лидванская! Сколько раз говорить, чтобы расположение штаба не демаскировали?

— Слушаюсь, товарищ майор, — ответила девушка с офицерскими погонами на плечах и стала снимать бинты. Ее примеру последовала и вторая. Буланов справился у нее о здоровье бойца, раненного несколько дней назад. Я заметил на гимнастерке санитарки орден Красного Знамени и небольшой квадратик с красными и желтыми нашивками. Их было пять. Пять ранений!

Показав блиндаж парторга, майор ушел. Капитан, хозяин жилища, встретил меня на первый взгляд не очень приветливо.

Выслушав, кто я, он проговорил, не поднимая головы от бумаг:

— Что ж, располагайтесь. Спать будете вот на этих нарах. Впрочем, можете занимать и мои. Ночью я всегда там, — сказал он, махнув рукой в сторону передовой.

Парторг, наверное, не хотел меня обидеть, но его предложение пользоваться ночью двумя нарами вызвало чувство досады. «За кого он меня принимает: за курортника или временного постояльца?» — подумал я и ответил, должно быть, резковато:

— Спасибо, отоспался в госпитале.

Капитан отложил в сторону бумаги и, облокотившись на самодельный стол, продолжал:

— По медали и нашивке за ранение вижу, что уже воевали. А горячиться не надо — с дороги не грех и отдохнуть.

Пододвинув табуретку, он предложил сесть, потом достал из полевой сумки пачку табаку и папиросную бумагу:

— Закуривайте, давайте знакомиться. Елин Владимир Григорьевич.

И мы разговорились. Владимир Григорьевич с увлечением рассказывал о людях и делах полка, который недавно отметил свою первую годовщину, о задачах, которые решает личный состав батальонов и рот, знакомил с состоянием партийной и комсомольской работы. Постепенно передо мной раскрывался человек большой души, чуткий к людям руководитель партийной организации полка. Как оказалось, капитан Елин хорошо знал всех офицеров, многих сержантов и рядовых, их помыслы, склонности, достоинства и недостатки. Впоследствии я еще больше убедился в этом. Из госпиталей бойцы и офицеры слали ему письма, благодарили за внимание и заботу, просили дать рекомендации для вступления в партию или похлопотать о возвращении в полк после излечения. Елин считал своим первостепенным долгом ответить на каждое письмо. Вот и сейчас перед ним лежало десятка два писем-треугольников. Он взял одно из них, развернул и быстро прочел.

— Из госпиталя человек пишет. Просит похлопотать, чтобы детишек в детсад определили. Пятеро их у него осталось, жена работает на заводе. Надо помочь, написать в военкомат.

— Может быть, это лучше через штаб сделать? — заметил я.

— Конечно, так-то оно удобнее: передал другому — и с плеч долой. Только не советую так поступать. Дорожите тем, что люди к вам будут обращаться. И некогда, но просьбу человека надо выполнить. А перепоручать — значит просто отмахнуться. Я этого делать не могу — совесть не позволяет.

Во время нашего разговора Елин показал мне несколько фотографий. На многих из них были запечатлены моменты вручения молодым бойцам боевого оружия, принятия Военной присяги, торжественного марша. Рассматривая фотографии и слушая парторга, я все больше знакомился с историей полка, с его людьми.

Владимир Григорьевич показал отрывочные записи кем-то начатой истории части. Читая страницу за страницей, я узнал, что полк сформирован в мае 1942 года на базе 1-го отдельного стрелкового батальона 30-й отдельной стрелковой бригады. Его костяком были рабочие и крестьяне, призванные из Московской, Тульской и Рязанской областей. Боевое крещение полк принял в начале августа 1942 года на Калининской земле. Его усилиями были освобождены от гитлеровцев деревни Дубровка, Харино, Теленково, Жеребцово, Грибеево, Находово, Зеленино, Демкино, Горшково. Мужество и героизм проявили воины полка в боях за город Ржев, районный центр Холм-Жирковский. За освобождение Ржева командующий Западным фронтом в приказе объявил благодарность бойцам, командирам и политработникам, участвовавшим в боях, а генерал-майору Куприянову Андрею Филимоновичу, командиру 215-й стрелковой дивизии, полковнику Шульге Василию Павловичу, командиру нашей, 274-й, стрелковой дивизии, и генерал-майору Олешеву Николаю Николаевичу, командиру 371-й стрелковой дивизии, — персональные благодарности.

Но особенно заинтересовала меня короткая запись о славных делах разведчиков, которые в районе деревни Теленково захватили штабные документы и знамя 481-го пехотного полка 256-й немецкой пехотной дивизии. Одним из участников этого геройского подвига был Михаил Чубенко, о котором с тревогой говорили минометчики: «Вторые сутки нет ни слуху ни духу».

Владимир Григорьевич достал из полевой сумки карту. На ней красным и синим карандашом четко была нанесена линия фронта. В районе обороны, которую занимал наш полк, линия шла по берегам реки Бараненка до впадения ее в полноводную Вопь. В 17 километрах от нас находился город Ярцево.