Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Через некоторое время, 21 апреля, на последней странице московских «Известий» появилась напечатанная петитом короткая заметка под заголовком «Ликвидация контрреволюционной шпионской группы», в которой говорилось о раскрытии подпольной организации, «называвшей себя сторонниками бывшего великого князя Николая Николаевича». Из этого сообщения тоже вытекало, что «Трест» был подлинной тайной монархической организацией.

Тем временем бегство Опперпута стала обсуждать эмигрантская пресса. Газеты наперебой публиковали сенсационные подробности истории «самого крупного после Азефа провокатора». Многие были уверены, что его побег предпринят вовсе не с целью разоблачения действий ОГПУ, а для подготовки какой-то новой «грандиозной провокации со стороны Советов». 9 мая 1927 года рижская газета «Сегодня» опубликовала об Опперпуте-Стаунице заметку под названием «Советский Азеф». А 17 мая в той же газете появилось большое письмо самого Опперпута, который пояснял, что являлся секретным сотрудником КРО ОГПУ с 1922 года и бежал из России, чтобы «своими разоблачениями раскрыть всю систему работы ГПУ и тем принести посильную пользу России». Автор письма заявлял, что советские сообщения о раскрытии крупной монархической организации — это «гнусная ложь», поскольку эта организация является «легендой» ОГПУ. По его словам, в организации участвовали около 50 чекистов и их помощников, и их «имена, адреса и клички по ГПУ и легенде будут своевременно опубликованы».

Опперпут назвал лишь некоторых из них — например Владимира Стырне. Он обещал продолжать свои разоблачения и призывал прессу к «терпению и хладнокровию». Но пока он ни словом ни упомянул о Якушеве и Потапове. Ничего он не рассказал и о гибели Сиднея Рейли.

Опперпут написал около трех десятков писем, статей и записок о своей деятельности, и далеко не все из них тогда попали в прессу. Самые важные бумаги он передавал непосредственно генералу Кутепову и, возможно, сотрудникам финской и польской разведок. В Хельсинки его долго допрашивали сначала офицеры финского, а потом и польского Генеральных штабов. Поляки для этого специально прибыли в Финляндию. Вскоре после бегства Опперпута туда же приехал и Кутепов вместе с Радкевичем и Карин-ским.

Опперпут подробно поведал об истории «Треста», о том, какую роль в ней сыграли Артузов, Стырне, а также Якушев и Потапов. Он изложил все, что знал о структуре ОГПУ, его отделах, о том, как ведутся допросы и как вербуется секретная агентура. И Кутепов, и сотрудники финской и польской разведок были вынуждены в конце концов признать, что эти показания очень похожи на правду. Для них это был тяжелый удар. Да и не только для них — для всей воинственно настроенной эмиграции. Получалось, что вождей эмиграции попросту оставили в дураках, что чекисты пять лет откровенно морочили им головы. И теперь любой серьезный политик или бизнесмен в Европе или в Америке еще сто раз подумает перед тем, как помогать деньгами Белому делу.

Барон Петр Врангель писал в письме своему другу генерал-лейтенанту Ивану Барбовичу (9 июня 1927 года): «Разгром ряда организаций в России и появившиеся на страницах зарубежной русской печати разоблачения известного провокатора Опперпута-Стауница-Касаткина вскрывают в полной мере весь крах трехлетней работы А. П. Кутепова. То, о чем я неоднократно говорил и Великому Князю, и самому Александру Павловичу, оказалось, к сожалению, правдой. А. П. всецело попал в руки советских Азефов, явившись невольным пособником излавливания именем Великого Князя внутри России врагов советской власти».

В другом письме (21 июня) тому же Барбовичу барон выразился еще резче: «С А. П. Кутеповым я говорил совершенно откровенно, высказав ему мое мнение, что он преувеличил свои силы, взялся за дело, к которому не подготовлен, и указал, что нравственный долг его, после обнаружившегося краха его трехлетней работы, от этого дела отойти. Однако едва ли он это сделает. Ведь это было бы открытое признание своей несостоятельности. Для того, чтобы на это решиться, надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества». Вряд ли можно сомневаться в личной честности и гражданском мужестве генерала Кутепова, но «от этого дела» он действительно не отошел — даже наоборот.

Что же касается Захарченко и Радкевича, то они были морально раздавлены обрушившимися на них фактами. Дело, ради которого они несколько лет рисковали своей жизнью и которому отдавали всех себя, оказалось пшиком, а они сами — марионетками в руках ОГПУ.

Весной 1927 года Мария Захарченко увиделась с Пепитой Бобадилья. Вдова Рейли нс могла нс заметить, насколько она изменилась со времени их последней встречи: «Лицо се похудело и пожелтело. От прежнего самообладания и уверенности в себе нс осталось и следа. Мария боялась. После долгих расспросов она объяснила, что уехала из России вопреки запрету своих начальников. То. что она нарушила дисциплину, мучило ее. Но это объяснение меня не удовлетворило. Я поняла, что она обнаружила какое-то предательство в “Тресте”·.

Вскоре Пепита получила от Захарченко письмо из Финляндии. Из него было видно, что ее последние надежды и сомнения растаяли. «Катастрофа разразилась, все погибло, все потеряно, осталась только смерть, — писала она. — Разве можно жить после того, что я узнала? Все было ложью, фальшью. Меня провели, обманули, как тысячи других истинных патриотов.

Наша организация полна провокаторов. Они играют руководящую роль в организации и не подпускают честных людей к истокам работы. Каждый раз я подавляла сомнения, но теперь один из членов организации раскрыл мне все. Он только что бежал сюда из России и выдал предателей. Подробности прочтете в газетах. Только теперь стала известна правда, так долго мучившая нас обеих. Но я понесу свой крест до конца».

Член боевой организации Кутепова, бывший офицер-артиллерист Виктор Ларионов вспоминал о Захарченко: «Она считала себя обреченной, смотрела на свою гибель, как на нужный шаг в предстоящей борьбе… Эта обреченность при сознании безнадежности победы сегодня и делали Марию Владиславовну героиней в наших глазах: “Мы погибнем, но за нами придут другие. Наше дело не умрет вместе с нами”».

Однажды Захарченко познакомила Ларионова с Оппер-путом, сидевшим в кресле худощавым рыжеватым шатеном с острой бородкой. Он встал, пожал Ларионову руку и представился: «Опперпут-Стауниц. Ответственный работник КРО ОГПУ».

«Теперь настало время платить, — говорила тем временем Захарченко. — Теперь руки развязаны. Мы осуществим то, чего не позволял под различными предлогами проклятый “Трест”. Мы начнем террор».