Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

– Если вы выйдете за меня замуж, у вас будет лента ордена св. Екатерины.

Она ответила:

– Я бы очень хотела иметь ее.

Дело сладилось. Россет стала невестой Голицына, принимала от него богатые подарки. Старая горничная ее Марья Савельевна очень одобряла выбор барышни и говорила:

– Иди, матушка, другой старик лучше голопятых щелкоперов-офицеров. Будут деньги, и братишкам твоим будет лучше; а то они, бедные, снуют по Невскому, понаделали должишек; а мы вот месяц должны мужикам и в лавки.

«Эти речи, – откровенно рассказывает А. О. Россет-Смирнова, – мирили меня с мыслью идти замуж за старика. Но свадьба не состоялась, потому что жена ему напомнила, что долг платежом красен: когда в молодости она просила разводной, муж ни за что не согласился, а теперь она не согласилась».

Около этого времени Россет познакомилась с Пушкиным. Был бал у Е. М. Хитрово. Пушкин стоял в уголке с другими кавалерами. Россет и ее подруга, княжна Радзивил, решили познакомиться с Пушкиным. В мазурке Радзивил подошла к нему. Он положил шляпу и протанцевал с нею. Потом к Пушкину подошла Россет и спросила:

– Quelle fleur (Какой цветок)?

Он ответил:

– Celle de votre couleur (Вашего цвета)!

Этот ответ привел всех в восторг. Вскоре после этого Пушкин сам пожелал, чтобы Карамзины пригласили Россет слушать «Полтаву». Россет все время нарочно молчала, и Пушкин не получил о ней хорошего понятия. Однажды она приехала с живых картин во дворце к Карамзиным. У них танцевали. Пушкин собирался уходить. Россет сказала:

– Пойдемте со мною танцевать, но так как я не особенно люблю танцы, то в промежутках мы поболтаем.

Пушкину понравилось, что Россет хорошо и выразительно говорила по-русски. Тут они больше познакомились, но отношения оставались далекими. «Ни я не ценила Пушкина, ни он меня, – вспоминала Смирнова-Россет. – Я смотрела на него слегка, он много говорил пустяков, мы жили в обществе ветреном. Я была глупа и не обращала на него особенного внимания». Пушкин в это время гораздо больше увлекался Олениной. В ответ на стихи Вяземского, где он воспевал черные глаза Россет, Пушкин писал:

и т. д.

Больше сблизились они летом 1831 г., когда Пушкин с молодой женой жил в Царском Селе. Он часто виделся с Россет. По вечерам заходил к ней вместе с Жуковским, по утрам она нередко приходила к нему. Он утром писал, но, заслышав приход Россет, зазывал ее к себе, она приходила с его женой. Пушкин читал им написанное, с удовольствием выслушивал их замечания и говорил:

– Ваша критика, милые, лучше всех. Вы просто говорите: «Этот стих нехорош, мне не нравится».

Раз она похвалила его стихи «Подъезжая под Ижоры, я взглянул на небеса»:

– Мне это стихотворение нравится: оно выступает как бы подбоченившись [261].

Пушкин много смеялся этому сравнению. Под вечер Россет заезжала за Пушкиным в дрожках, Пушкин садился верхом на перекладину дрожек, болтал и был необыкновенно весел и забавен. Вяземскому он писал про Россет: «…она чрезвычайно мила и умна». Наталья Николаевна сильно ревновала к ней мужа, Россет отвечала:

– Что ты ревнуешь ко мне? Право, мне все равно: и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев, – разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?

– Я это хорошо вижу, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мною он зевает.

Действительно, Россет в это время было не до Пушкина. Ей шел уже двадцать третий год, она была бедна, а придворная жизнь привлекала ее, пора было подумать об устройстве своей судьбы. Окружающие твердили, что пора ей выйти замуж, императрица сказала: «Лучше выйти замуж без любви, чем остаться старой девой, сами соскучитесь, и всем наскучите». За нее раз уже сватался молодой дипломат, камер-юнкер Смирнов, человек недалекий, но очень богатый. В 1831 г. он через Е. А. Карамзину посватался вторично. Россет было тяжело решиться, она просила Карамзину передать Смирнову, чтобы он просто спросил: «да или нет?» Он спросил: «да?» Взволнованная и растерянная, она долго молчала, наконец ответила: «да», а в сердце было: «нет».

Пушкин сказал ей:

– Какую вы глупость делаете. Я его очень люблю, но он никогда не сумеет вам создать положения в свете. Он его не имеет и никогда не будет иметь.

Россет ответила:

– К черту, Пушкин, положение в свете! Сердце хочет любить, а любить совершенно некого.

В начале 1832 г. Россет и Смирнов поженились. Зажили широко и богато. В салоне Смирновой по-прежнему собирался цвет петербургского писательства, по-прежнему она была окружена всеобщим поклонением. Пушкин бывал у нее почти каждый день, болтал с нею, с восхищением слушал ее рассказы. В марте месяце, в день рождения Смирновой, он, гуляя, зашел в магазин на Невском, купил альбом с большими листами, поднес его Смирновой и сказал:

– Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки.

На первом листе альбома Пушкин написал стихи:

Насчет «свободного ума» Смирновой и ее «здравых, светлых суждений» возникает некоторое недоразумение. Бесспорно, Смирнова была умница. В сороковых годах она сумела пленить даже Белинского, который писал жене: «Свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез. Чудесная, превосходная женщина! Я без ума от нее». Однако, по-видимому, ума у Смирновой было как раз лишь настолько, чтобы блистать в своем салоне и привлекать в него интересных людей. В ее уме не было ни творчества, ни исканий, во взглядах своих она была послушным эхом взглядов, принятых при дворе. Поэт Я. П. Полонский, знавший Смирнову в пятидесятых годах, писал: «Я все недостатки готов был простить Смирновой за ее ум, правда, парадоксальный, но все-таки ум. Теперь, когда я пишу эти строки, я не прощаю ей даже этого ума, от этого ума никому ни тепло ни холодно. Он хорош для гостиных, для разговоров с литераторами, но для жизни он лишняя, бесполезная роскошь». Во всяком случае, мы имеем большие основания задать себе вопрос: что в Смирновой оживляло и грело Пушкина, – ум ли ее, или умная болтовня хорошенькой женщины? В бесцеремонной беллетристике, выданной дочерью Смирновой Ольгой Николаевной за записки ее матери, Смирнова все время находится в самом живом и непрерывном умственном общении с Пушкиным. Но странно, что при таком якобы близком умственном общении они даже не переписывались. Мы имеем одну-единственную записочку Пушкина, сопровождающую посланные им Смирновой его оды на взятие Варшавы, и одну-единственную записочку Смирновой к Пушкину, где она уведомляет его, что на придворном вечере нужно быть во фраке. В подлинных воспоминаниях Смирновой мы также не можем найти следов их живого умственного общения. Смирнова откровенно рассказывает: «Ни я не ценила его, ни он меня. Я смотрела на него слегка, он много говорил пустяков; мы жили в обществе ветреном. Я была глупа и не обращала на него особенного внимания». Она вспоминает только, что Пушкин читал ей и давал читать пикантные «историетки» Тальмана де Рео, сочинения французских остроумцев Шамфора и Ривароля и сказки Вольтера.