Марта Петерсон - Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

Леон плакал и печально смотрел на меня, снова и снова повторяя, что он сделал все возможное, но не спас Джона. Он был шокирован своим бессилием.

Билл сказал, что лаосские солдаты Джона забрали его тело с собой. Ночью они пойдут дальше по джунглям, а на следующий день найдут место, куда можно будет отправить вертолет, чтобы забрать тело. Я ответила, что это просто тело. Не стоит рисковать ради него своими жизнями.

Жена Билла, Марта, спросила, чем я хотела заняться тем вечером. Я подумала, что мне просто хочется, чтобы все это прекратилось.

Я сидела на знакомом банановом диванчике и водила пальцами по трещинам на подлокотниках. Я почти не плакала — слезы едва проступали на глазах, когда я позволяла своему сознанию признать то, во что я отказывалась верить.

Меня спросили, как известить обо всем моих родителей. Я дала Биллу номер родителей в Форт-Лодердейле, но затем вдруг вспомнила, что их нет дома. Они были в Пасадене, в Калифорнии, в гостях у друзей, Мертона и Элис. Тогда я дала номер сестры, которая знала, как с ними связаться. “Будет жутко”. Затем меня спросили, где живут родители Джона, чтобы отправить к ним человека, который сообщит о случившемся. “Почему нельзя все изменить? Почему нельзя сделать так, чтобы все это оказалось неправдой?”

Билл предложил мне переночевать у Элси и Джима, которые жили неподалеку. Кто-то поднялся со мной наверх, чтобы собрать сумку. Я увидела вещи Джона, лежащие друг на друге зубные щетки, его расческу, на зубцах которой еще остались его светлые волосы, его одежду в шкафу, его подушку на кровати, где мы любили друг друга и шептались в ночи. Где он нежно поцеловал меня на прощание ранним утром.

Я ушла к Элси, замерев в безвременье, не глядя ни вперед, ни назад, потому что мне было слишком больно принять как прошлое, так и будущее.

У Элси и Джима был бар с кондиционером — статус давал особые привилегии. Там я села и выпила несколько бутылок пива, чтобы смягчить острую боль реальности. Я говорила о Джоне. Наконец, я поднялась наверх, легла в кровать и уснула. Ночью я просыпалась несколько раз, но отмахивалась от мыслей и проваливалась обратно в беспокойный, болезненный сон. Я проснулась очень рано. Все это было правдой. Мне это не приснилось. Что мне было делать сегодня, завтра, всегда? Куда пропало наше будущее? Я умерла вместе с Джоном.

Но необходимые формальности не позволили мне отдаться боли. Мне нужно было разобрать документы и одежду и сказать, что отправить домой. Я рассортировала одежду Джона и отправила большую часть в благотворительную организацию. Те вещи, которые напоминали мне о чем-то, я отправила домой — где бы ни был этот дом.

“Но что мне делать с поношенными ботинками и его запахом на одежде? Смогу ли я забрать его запах с собой, чтобы он напоминал мне о его ласке в чудесные моменты нашей близости? Его храп, голос, мысли, наши разговоры и его любовь: как я могла все это упаковать? Неужели я забуду все это, когда покину это место, где мы смеялись, плакали, любили, планировали будущее и проживали вместе каждый день, даже последний?”

Я боялась смотреть в зеркало, потому что знала, что лишилась своей половины, причем лучшей. Тем утром он ушел в четыре часа, чтобы подготовиться к дневной высадке. Он разбудил меня, чтобы поцеловать на прощание. Если бы мы только знали…

К дому подошла группа лаосских женщин. Их мужья работали на Тамака, и они хотели сказать мне, как сожалеют. Они все твердили, что не могут поверить, что Тамак погиб. Американцы не умирают — смерть настигает только лаосцев. Мы расселись на поставленные в круг стулья и почти ничего не говорили из-за языкового барьера. Но я видела, что они понимают мою боль, и разделяла их неверие. Я была рада, что они ко мне пришли. Позже мне сказали, что лаосцы редко совершают такие визиты, чтобы признать горечь смерти. Они верят, что душа человека живет вечно.

Я позвонила в Таиланд нашим близким друзьям Дэйву и Барбаре. Почему-то мне стало легче, когда я рассказала им, что случилось. Джон погиб в Сараване, разбившись на вертолете. Я отправлялась домой. По ходу разговора телефонистка, следившая за линией, несколько раз спрашивала нас: “Работает?” Я отвечала ей: “Да”. Позже я осознала, каким шоком случившееся стало для наших друзей, хотя телеграммы о гибели Джона наверняка уже разослали из штаба по всему региону. Как и телеграммы о гибели Рэя.

Дел было немало. Позвонил Леон. Они не смогли забрать тело и хотели попробовать еще раз после обеда. Я сказала, что все в порядке. Позже мне позвонили и сообщили, что тело забрали. Леон сказал, что посмотрел Джону в лицо. По его словам, оно не изменилось, лишь его роскошные усы-подкова немного обгорели. Тело положили в мешок и накрыли американским флагом с золотистой бахромой.

Чтобы констатировать гибель Джона и подготовить официальное свидетельство о смерти, тело отправили на вскрытие в Удорн. Получив и прочитав свидетельство, я почувствовала, как земля ушла у меня из-под ног. Это чувство не раз возвращалось ко мне впоследствии. В документе было черным по белому написано, что он умер от ожогов третьей степени. Позже мне сказали, что в него также попали из АК-47. Свидетельство о смерти Джона стало моей новой реальностью.

Я была в гостиной, когда приехал важный человек — Хью Товар, шеф ЦРУ во Вьентьяне. Неужели случившееся было для него так важно, что он лично приехал в Паксе, чтобы встретиться со мной? Он сочувственно обнял меня и затем внимательно посмотрел на меня своими ясными глазами. Он явно был опечален и хотел, чтобы я знала, что горем убиты все.

Он сказал, что представляет директора Центрального разведывательного управления, который передает свои соболезнования и сожалеет о случившемся. Меня поразило, что директор знает о гибели Джона — одного из многих рядовых сотрудников. Хью пришел сказать мне об этом. Надолго он не задержался, но я запомнила, что он совершенно искренне выражал свои чувства и, казалось, разделял мою боль. Я была благодарна ему за этот визит. Я поняла, что не я одна потеряла Джона. В последующие годы я не раз встречалась с Хью и всегда говорила ему, как много для меня значил его визит. Он обнимал меня. Снова.

Неотложные дела спасли меня. Нужно было подготовить мое возвращение. Моих родителей известили о случившемся, и они планировали встретить меня в аэропорту Лос-Анджелеса, чтобы затем всем вместе лететь в аэропорт Логана в Бостон, где нас должны были ждать родители Джона. В штабе решили, что со мной поедет Элси. Ей выдали валиум, чтобы она дала его мне, если сочтет, что без него мне не выдержать бесконечного перелета на другой конец света.

О чем думали мои родители, сестра и бабушка? И как держались родители Джона, его братья и сестра? Позвонить им не было возможности, да и что мы могли сказать друг другу? Слезы льются беззвучно.